Пряник и Пшёнка
Шрифт:
— Господи! — накрыла Марино Олеговна рот ладонями. — Вы что наделали, мальчики? Миша, ты лысый!
— Блин, думал не заметишь! — нарочито сокрушенно шлёпнул Михаил Захарович себя по коленке.
А я, как лунатик, тянулась к Тёминой голове и смотрела на братьев, теперь уже стараясь не смеяться.
— Лысая башка, дай пирожка.
— Папа, ты лысый! — Варя и Соня были шокированы больше всех.
— Я обязана это сфотографировать.
Я взяла телефон с полки и заставила всё наше большое семейство встать за мной. Мужики встали сзади и обнялись, положа друг другу руки на плечи. Их глаза горели весельем и практически мальчишеским восторгом. На наших девичьих лицах тоже горели улыбки, и уже совсем не осталось места слезам.
Этот счастливый
Глава 36. Ольга
Эта ночь была безжалостно коротка. Мне кажется, я не успела сказать, насколько сильно люблю Тёму и как мне без него будет плохо.
Этой ночью я любила его телом и душой. Отдавала себя всю без остатка, обнимала руками и ногами, не замечая слёз, которые Тёма нежно и трепетно собирал с моих щёк губами и подушечками пальцев. А утром, когда Тёма уснул, укутав меня в свои объятия, я пыталась надышаться им впрок.
Постоянное ощущение того, что мне не хватило еще пары минут, чтобы сказать всё, не покидало меня по пути на ж/д вокзал.
Тёма держал меня за руку, целовал пальцы, смотрел в глаза уверенно и спокойно, а я пыталась не плакать, потому что обещала, что не буду устраивать сцен на перроне — отпущу его с улыбкой.
К поезду мы, как и все другие призывники и их провожающие, подошли примерно в одно время с Костровыми и моими братьями. Мужчины все были с большого бодуна и явно мечтали о том, чтобы продолжить сон, а не стоять в такую рань у поезда. Это мы с Тёмой вчера уехали домой пораньше, а вот Михаил Захарович и Макс с Лёшей остались провожать Тёму, не жалея живота своих и печень.
Заламывая руки за спиной, я терпеливо ждала, когда Тёму обнимет вся его семья: девчонки не поймут, куда именно Тёма собрался и как долго его не будет, Марина Олеговна пустит слезу, папа — шутку, а мои братья улыбнуться и похлопают его по плечу.
— Ты обещала, Оль, — произнес Тёма вполголоса, когда, наконец, дошла очередь до меня вцепиться в него обеими руками и прижаться щекой к груди, в которой билось сильное сердце.
— Я не реву. Я пускаю сантименты, — ворчала я деланно, чтобы не показывать, что я снова на грани расплакаться.
— От твоих сантиментов у меня мокнет футболка, — усмехнулся Тёма, чмокая меня в макушку и обнимая плечи двумя руками.
— Мы какие-то неправильные, — сказала я, подняв я взгляд на его серые глаза, в которых плескалась нежность, обращенная мне. — Почему ты не просишь дождаться тебя?
— Потому что я не хочу просить любить меня, — мягко улыбнулся Тёма. — Если ты меня любишь так, как говорила ночью и так же сильно, как я тебя, то встретишь меня через год на этом же месте. Только уже счастливая, — усмехнулся он, заправляя пряди моих волос за уши. Огладил подушечками пальцев щеки и поддел кончикам моего носа своим. — И еще кое-что… — сказал Тёма и снял кольцо со своего мизинца. Обхватил кисть моей правой руки и надел кольцо на безымянный палец. — Сохрани его для меня, — шепнул он, поцеловав полоску серебряного кольца вместе с моим пальцем.
— Тём, — качнула я головой, не сдержав всхлип. — Это же твоей мамы… твоя память… Я не…
— Я знаю, — кивнул он уверенно. — И доверяю тебе. Через год, на этом же месте, — заглянул он проницательно в мои глаза и поспешил украсть последние для нас поцелуи, так как грозный голос какого-то мужчины уже звал всех строиться.
Прижимая руку с кольцом к груди, смотрела на то, как Тёма занимает место в строю, слушает внушительную речь высокого и очень громкоголосого офицера, а затем вместе со всеми заходит в поезд, лишь успев махнуть нам всем напоследок рукой.
«Через год, на этом же месте» — вне всяких сомнений.
Эпилог
Наверное, в тысячный раз я открываю галерею, чтобы пересмотреть видео-приветы, которые мне оставляла Оля. Созваниваться, к сожалению, получалось
Откинувшись спиной на жесткую дерматиновую спинку сиденья в поезде, я ткнул в первое, присланное Олей еще год назад, видео и понеслось…
— Привет, — робкая улыбка коснулась Олиных губ. Заплаканные глаза, красный нос и покусанные губы вновь вынудили что-то перевернуться за ребрами. — Надеюсь, у тебя там всё хорошо? Тебя не обижают?… Хотя, ты у меня ого-го какой! Наверное, вряд ли, найдется смельчак, который захочет тебя обидеть, — усмехнулась она и опустила взгляд на свои руки. — Прошло уже два дня. Мне жутко тебя не хватает. Прихожу домой, сажусь на диван и туплю в стену. Уже несколько раз звала тебя поужинать, — выпустила она короткий смешок и заглянула в глазок камеры, а вместе с тем и на меня. — Кукуха уже того у меня. Кстати, спасибо тебе за твои толстовки, — Оля расставила руки в стороны, демонстрируя мою толстовку на ней, а затем натянула ворот, спрятав нос. — В них очень удобно плакать, а в длинные рукава сморкаться. Классная вещь, короче. Что ж… — вздохнула она тяжело и часто заморгала, явно сдерживая слёзы. — Это всё ещё я, всё ещё твоя Пшёнка, и я всё ещё люблю тебя и очень жду. Позвони, когда уже можно будет. В любое время. У меня телефон теперь круглые сутки на звуке. Люблю-люблю, — шепнула, поцеловав меня через камеру.
— Это снова я, — махнула Оля рукой в моей толстовке и обняла Кая, лежащего вместе с ней на диване. Глаза не заплаканы, но в них всё ещё читается печаль, щемящая сердце и душу. — Прошёл уже месяц. Целую твою подушку, пока тебя нет. Вот…, - протянула она, причмокнув губами. — Пару раз с ней даже поругалась. Тебя нет, а ругаться с кем-нибудь хочется, — невольно улыбнулся. — И спасибо, что оставил мне Кая, — уткнулась Оля носом в его шерстяную подушку. — Соседи думают, что это он воет от тоски. Наивные, — злодейский смешок. — Всё ещё твоя, всё ещё люблю и всё ещё скучаю.
— Привет, — ласковая улыбка на губах, о которых мне остается только мечтать. — А я начала учить армейские песни. Не знаю, зачем, но они будто преследуют меня. Подумываю о том, чтобы научиться разбивать о голову бутылки. Ну, чтобы мы были с тобой на одной волне. Кстати, нашла в нашем городе красивый фонтан. Надеюсь, искупнемся. Очень скучаю, очень люблю, только твоя.
— Привет, — тихий шепот Оли, но самой ее в кадре нет. я вижу нашу кухню, а затем гостиную, а в ее углу собачью лежанку, которой никогда у Кая не было, зато теперь есть и, похоже, он очень этому рад, судя по тому, как слегка приподнял голову и начал вилять хвостом, увидев приближение Оли. — Кай, покажи, что у тебя? Покажи, мой хороший, — в кадре появляется Олина правая рука, на безымянном пальце которой всё еще находится кольцо, которое я ей оставил. Тонкие пальцы тонут в собачьей шерсти на животе Кая, и через секунду Оля вынимает белый клок шерсти и поворачивает его сонными глазами в кадр. — Знакомься, Прянь, это Герда. Да-да, теперь у нашего Кая есть своя Герда. Представляешь, мы, как обычно, вышли погулять, Кай сделал свои грязные делишки, побегал, а потом просто взял и улёгся в кусты. Я его тянула-тянула из них, чтобы вытащить и увести домой, а он ни в какую. Свернулся, носом себе куда-то в пузо периодически утыкается. Я залезла и сначала подумала, что он кем-то скатанный грязный снежок решил поохранять, а это, оказывается, котёнок. Ну, и в общем, вот, — Оля, наконец, повернула камеру на себя, и от вида ее широкой по-настоящему счастливой улыбки на душе стало тепло и легко. — Наша семья ширится. Прости, что без тебя, Тём. Надеюсь, ты не будешь против Герды? — спросила она, приложив мурчащего котенка к своей щеке. Кай тут же решил облизать и котенка, и теперь уже смеющуюся Олю.