Прятки с Солнцем

Кобелев Егор

– Не остри, остряк, острее будешь. Нет, ну ты видел? Как только хозяин этой штуки смог ее зарегистрировать?

В самом деле, болид был футуристичный. Внешне похож на обычную машину, но с двумя стоящими в ряд сиденьями, как у старинного истребителя. Лобовое стекло было гораздо больше обычного и странно выгнутое. Потом до меня дошло, что оно такой формы из-за того, что кончается ровно под ногами пассажиров. Капот (а он имелся, хоть и совсем небольшой), был открыт. Большинство пространства в нем оказалось свободным – двух больших деталей явно не доставало. Влас снял с

рюкзака аккумуляторы и проверил их состояние. Поцарапались, помялись, но вроде ничего страшного. С небольшим усилием детали вошли в пазы. Мигнули фары, пиликнуло что-то из кабины. А дальше Влас неожиданно для меня расхохотался и принялся отплясывать нечто отдаленно напоминающее гопак.

– Влас, ты чего это?

– Сам подумай! Этой штуке двадцать лет! Аккумуляторам двадцать! Да и модель такая… недолговечная. – Влас прекратил плясать и открыл дверь обтекаемого агрегата. – Последний день пережидаем в этом горо-о-одке. – Последнее слово наемник насмешливо пропел на какой-то знакомый мотив.

Я лег на пол и закрыл глаза. Спать, так спать. Только…

– Вопрос.

– Москвич, да ты какое-то что, где, когда, только в масштабах одного человека! Ну валяй.

– Где «таблетки» для часов берешь?

Влас почесал в затылке.

– Знаешь такое слово – аномалия? Это раньше…

– Да знаю, знаю… двенадцать лет было, в сталкера наигрался выше крыши.

– Ну так вот мои часы – это аномалия. Батареек в них нет.

И в доказательство своих слов Влас вытянул из кабины руку и показал мне открытую крышку часов. Батареек и в самом деле не было.

***

Следующая ночь началась на удивление хорошо – лучики лунного света пробились через небольшие дырочки в крыше гаража (а я то думаю, почему так жарко). Мелкая пыль облаками летала в синем свете. Влас еще ворочался во сне, изредка подрагивая веками и невнятно бормоча. Сейчас проснется.

Я встал и отряхнул одежду. Мое внимание привлек белый отсвет в углу. Подойдя туда, я обнаружил зеркало. Треснувшее и немного оплавленное, но зеркало. Вот наконец я и увидел собственное отражение. Занятно.

Небольшая колючая щетина покрывает пол-лица, волосы слиплись и запылились. Все лицо в царапинах и кровоподтеках, под глазом темно-фиолетовый фингал. Это когда меня так угораздило?

Одежда выглядит еще более жалко, чем раньше. Вся изорвана, рукава у свитера нет, а его расцветку не определит уже никто – низ мокрый, грудь в крови, а второй рукав чуток обгорел. Штаны были похожи на два флага СССР – такие же красные и такой же формы. По крайней мере, на ногах их держало какое-то чудо. Ботинок я вообще не обнаружил.

Тут я уперся в собственный взгляд. Когда-то давно, еще в метро, я смотрел в зеркало и видел скучающего, забитого жизнью человека, который заперт на одной станции не меньше чем навсегда. Взгляд флегматика и холерика одновременно. Теперь ни того, ни другого не было. Такой взгляд был у Кремня, когда он выходил на поверхность. У Димы, когда он стрелял в пневматическом тире. У Костра, когда он слушал речь Арарата. У Кукуцапля, когда он играл в рулетку в Раша-Вегасе. У Власа, когда он узнал, что над

Тэцем идет дождь. Я не знаю, как назвать свое лицо. Но чувствую – изменилось не только оно. Изменился я сам.

Человек, который ушел с Партизанской несколько дней назад, с непониманием и скукой посмотрел бы на человека, который совсем недавно ползал по канализации с бывшим ВДВшником и вдумчиво слушал проповедь невольного каннибала.

Чего я добиваюсь? В самом деле? Пытаюсь вернуться в подземные переходы, туннели и залы, которые за двадцать лет привык называть своим домом? Но что мне там делать? Федору старому, флегматичному и скучающему, жизнь на Партизанской казалась сущей пыткой. Чем же она будет казаться Федору новому?..

Федор новый. Не звучит. Так же как не звучит Дмитрий, как не звучит Алексей, как не звучит Александр. Димон– звучит. Костер, Спасатель – звучит. Нельсон – еще как. А кто такой Федор? Да никто. Я – Москвич.

«Забавно. И этот человек еще недавно думал, что это прозвище какое-то бессмысленное». – Сказал кто-то у меня в голове. Я не на шутку испуался. Как известно, голос в голове – первый признак шизофрении.

«Да перестань. В обществе шизофреников шизофреником считается нормальный человек. Я ведь не предлагаю тебе кого-нибудь убить или вскрыть вены? Так что давай поболтаем».

Я решил не отвечать внутреннему голосу и сложил руки на груди.

«Не корчи из себя неприступного. Профессиональных психологов здесь в радиусе тысячи километров не найдешь, а Влас максимум из тебя дурь прикладом выбьет. А сам по себе голос в мозгах не лечится».

Никогда бы не подумал, что моя собственная шизофрения умнее меня.

«Чего ты ко мне вообще привязался?»

«Вот это уже другой разговор! Сам посуди, ты должен был всего лишь войти в пределы Садового Кольца и снова спуститься в метро. А вместо этого ты пережил такую массу интересных…»

«Злоключений». – Вмешался кто-то еще.

«О нет, их двое…» - Простонал я мысленно и схватился за голову.

«А то».

«Повтори-ка, что ты там говорил про злоключения?»

«А то и говорил, что ты страху натерпелся столько, что первый в жизни просмотр «Пилы» нервно курит в сторонке! И все ради чего? Я знаю, что предложит этот…»

«Гениальный человек».

«Да вы вообще не люди, а мои глюки!»

«Гениальный глюк. Москвич, в метро делать нечего. Сидеть на попе ровно и ждать, пока Ганза доберется до коммунистов. А здесь каждый день приключения, риск, адреналин!»

«Какой адреналин?! Да его уже раз пять, минимум, чуть не порвали! Поскорей вернуться в метро, сразу в Полис и там жить, пока Ганза не успокоится».

«А он прав». – Внезапно сказал я своим глюкам.

«Предатель». – Буркнул первый голос.

Все, звуки в голове прекратились. Вокруг было абсолютно тихо, в ушах звенело от напряженной тишины.

Я дотронулся до зеркала и провел пальцем вдоль трещины. На стекле остался след пыли, сажи и грязи.

– Так Москвич или Федя? – прошептали губы, а палец уткнулся в центр зеркала, закрыв мое лицо. Вдруг сзади зашебуршился Влас.