Прятки в облаках

Алатова Тата

— Все против меня, — засмеялась мама. — Машенька, девочка, ты, главное, не расстраивайся из-за таких пустяков. Дело-то житейское.

— Ага.

Маше так отчаянно захотелось домой, что она часто-часто заморгала. Димка пришел из плавания, и Сенька тут же примчался с детьми, а Мишка, наверное, не смог вырваться из своей больницы в глухомани, ну а Олежка… Олежка редко теперь появлялся у родителей.

И папа, наверное, будет подкидывать внуков к потолку, а Димка травить свои моряцкие байки, а Сенька рассказывать про своих учеников, и так им всем хорошо станет вместе,

так весело.

Ладно, послезавтра Димка приедет в универ, и Маша тоже получит свою долю баек.

— Так откуда ты знаешь Олежку? — выбравшись из-под балдахина, пристала она к Ане.

— Это секрет, — ответила та, расчищая место на своем столе.

Лиза-Дымов помахал контейнерами с едой, приглашая Машу на ужин. Она рассеянно кивнула ему.

— Какой еще секрет?

— Секретный секрет.

Ну и подумаешь. Маша сама позвонит Олежке и будет его пытать до тех пор, пока он не сдастся. Великое дело.

***

Прямо под кухонной тусклой лампочкой зловеще висел в воздухе Вечный Страж во всем мрачном великолепии своего савана.

— Иван Иваныч, вы бы хоть облачились в сюртук перед барышнями-то, — укоризненно сказала ему Маша. — Кто же так к столу является.

Арина Глухова, которая вдумчиво и серьезно созерцала парящую фигуру, немедленно наябедничала:

— Он так уже семнадцать минут болтается безо всякого движения. Я пыталась его растормошить и даже запулила в него яблоком — никакой реакции.

В этот вечер для разнообразия она была трезва и очень спокойна. Сложно представить, что в школьные годы эта девочка славилась внезапными приступами агрессии. Наверное, амулеты, которая она была вынуждена носить с тех пор, хорошо работали.

— Ты кинула в Вечного Стража яблоком? — спросил Лиза-Дымов подрагивающим голосом.

— Огрызком, если быть точнее, — невозмутимо подтвердила Арина.

Маша помахала перед серой облачностью, которая клубилась под капюшоном, с опаской подергала за истлевший рукав, старая ткань треснула, и древний клочок оказался в ее ладони.

— Ой, — Маша виновато отпрыгнула в сторону, тайком сунула клочок в карман и жалобно посмотрела на Лизу-Дымова.

— Кто знает, где сейчас блуждает его разум, — он сунул контейнеры в микроволновку и поставил чайник.

— Это так захватывающе, — мечтательно сказала Арина, — гулять невидимкой на воле, пока твое тело находится в покое. Мне часто кажется, что я вовсе не там, где есть, как будто не существует никаких преград, никаких стен, никаких запретов. Человеческое тело — это клетка для разума, вы думали об этом? Оно всегда чего-то хочет — есть, спать, секса, движения или отдыха, оно обкрадывает тебя своими потребностями, оно слишком настырное, жадное, ненасытное. О, древние монахи, которые умерщвляли плоть, были мудры.

Маша слушала ее, покрываясь мурашками. Арина будто чревовещала, спокойная, равнодушная, ее гениальность сбоила легким сумасшествием.

— Любопытно, это уже дисморфофобия или просто обычный бред? — с интересом спросила Дина Лерина, которая уже с минуту стояла в дверях, морщась то ли от вида Вечного Стража, то ли

от слов Арины.

— Дисмрфрм… что? — не поняла Маша.

— Ненависть к своему телу. Как вы думаете, это можно убрать отсюда хотя бы в коридор? — и она кивнула на Вечного Стража.

— Это, — повысила голос Арина, — куда могущественнее нас всех, вместе взятых. Разве вы не ощущаете потоков силы, которые как паутина оплетают все вокруг? О, оно струится повсюду, оно подключается прямо к нашим головам, оно копошится прямо в наших мозгах, тонкие лапки щекочут наши нейроны, перебирают их один за другим.

— Не надо больше о пауках, — взмолилась Маша.

— Трезвая Глухова в сто раз хуже пьяной, — процедила Дина.

Лиза-Дымов переложил гречку из контейнеров в тарелки и разлил по кружкам чай. Казалось, его совсем не волнует все происходящее вокруг. Он был сосредоточен на простых и понятных вещах: порезать хлеб, достать вилки.

Маша поймала себя на том, что пристально наблюдает за ним, ловит Дымова в движениях Лизы, то, как он рассеянно щелкает пальцами, когда зависает: черный чай или зеленый? Небрежную расслабленность плеч, то, как он, останавливаясь даже на мгновение, сразу принимает устойчивое положение — привычка человека, который много времени проводит на ногах. Сердце вдруг пропустило удар: неужели никто не видит, что перед ними Дымов? Ведь это так очевидно.

Что-то изменилось вокруг, а Маша, увлеченная своим подглядыванием, пропустила начало — опомнилась только, когда серый ползучий туман уже растекся вокруг Вечного Стража, стелясь ближе к полу. Все замерли, будто их поразило проклятие неподвижности, и в наступившем оцепенелом молчании туман обрел форму, сконцентрировался в стрелу с острым наконечником и в стремительном полете пронзил грудь Дины.

Она ахнула, пошатнулась, выгнулась дугой, а потом произнесла, невидящими стеклянными глазами уставившись на потолок как на величайшее откровение:

— Придет день, Машка, когда ее ненависть станет так сильна, что тебе некуда будет от нее бежать. Скоро. И, может, еще раньше.

После чего Дина обмякла и едва не упала, но Арина ее подхватила, усадила на стул.

— Что? — ошеломленно переспросила Маша. — Это ведь какая-то другая Маша, да? В мире миллионы разных Маш?

— Получилось? — деловитый Иван Иванович плавно опустился вниз, обретая и парик, и орден, и пышную одежду. Его туфли с богатыми пряжками стукнулись о плитку, и он самодовольно поправил перевязь. — Я медитировал, — поделился он, — чтобы помочь этому прекрасному дитя обрести единение с силой рода.

— Это было предсказание? — с лихорадочной слабостью спросила Дина. — Настоящее предсказание, как у бабушки? Во мне наконец пробудился дар?

— А ничего приличного у тебя не нашлось? — рассердилась Маша. — Что-нибудь про повышенную стипендию? Про пятерки на всех экзаменах?

— Ну не сказать, что сам собой пробудился, — величественно произнес Иван Иванович. — Я подсобил немножко. А то печально смотреть, как этакий сосуд пропадает зазря.

— Я чувствовала энергию, — сказала Арина. — Как будто батарейки подзарядили.