Прынцесса из ЧК
Шрифт:
Граждан, отказывающихся назвать свое имя, расстреливать без суда, на месте.
В селениях, в которых скрывается оружие, властью уездной политкомиссии объявлять приговор об изъятии заложников и расстреливать таковых в случае несдачи оружия.
В случае нахождения спрятанного оружия расстреливать на месте, без суда, старшего работника в семье.
Семья, в доме которой скрылся бандит, подлежит аресту и высылке из губернии, имущество ее конфисковывается, старший работник в семье расстреливается без суда.
Семьи, укрывающие членов семьи или имущество бандитов,
В случае бегства семьи бандита имущество таковой распределять между верными советской власти крестьянами, а оставленные дома сжигать или разбирать.
Настоящий приказ проводить в жизнь сурово и беспощадно.
Председатель Полномочной комиссии ВЦИК Антонов-Овсеенко, командующий войсками Тухачевский, председатель губисполкома Лавров".
Помолчав, добавил:
– Бандиты, сдавшиеся добровольно и оказавшие содействие советской власти, будут прощены. Поняли?
И, поглядев на часы, резко, по-военному четко крутанулся на месте, не оглядываясь, пошел прочь. За селом он повернулся к членам опросных комиссий:
– Расстреливать будем по пять человек. Первыми - представителей особо злобандитских семей. Весь корень изводить не будем - у бандитов должна быть зацепка. План, товарищ Штоклянд, твой, и руководить тебе.
– Ладно, - не стал ни отказываться, ни радоваться Марк.
– Приказ первый. Свободин, подбери расстрельную команду. Посознательнее ребят... ну да не первый раз, понимаешь... Ну что, моя хата - слева, ваша - справа? Пойдем, Лизавета.
– Наш Марк уже, никак, Лизавету агитирует, - заметил им вслед тершийся рядом Балашов.
– Да уж он без бабы не останется, - равнодушно зевнул Свободин.
– Эх, жись.
Избушка, приспособленная под опросный пункт, была маленькая и довольно грязная - может, хозяйка и прибиралась на Троицу, но крыша текла, и на потолке уже виднелись большие желтые пятна. Пахло кислым избяным духом и хлебом.
– Грязища и нищета, - протянул Марк брезгливо и почесался.
– Чего косоротишься, во дворце жил, что ли?
– рассмеялась Лиза.
– Да уж не в такой халупе! Ты же в своей квартире такую грязь не развела бы?
Лиза пожала плечами: дом ее родителей был не богаче и не чище. Прошла через избу к печи. Потрогала еще теплый бок. Подвинула стол, чтобы его из окон не было видно. Марк даже не успел подскочить помочь. Смущенно поправил чуб.
– Приступим к допросам? Можно с заложников начать, - предложила Лиза.
– Пусть часа два посидят, подрожат, разговорчивей будут. Мы вот что сделаем: когда станем выводить на расстрел, тогда и для допроса выкликнем, там ты кого следует заберешь, а я уж оставшихся расшлепаю.
Лиза кивнула и, посмотрев за дверь и убедившись, что шереметьевцы с доносами не спешат, спросила:
– Тогда пока обысками займемся или подождем?
– Так не терпится?
– отмахнулся Марк.
– Успеем. А если уж не сидится, возьми веник, вымети здесь, а я полыни надергаю, сил нет паразитов терпеть.
Дверь овина растворилась. В проеме обозначилась темная фигура товарища Штоклянда.
–
И начал зачитывать список, перекрывая поднявшийся плач:
– Епифанов Иван! Епифанова Анфиса! Чеглокова Антонина! Макарова Наталья! Федорова Марья! Бутырина Екатерина! Комаров Антип! Акулин Ермолай! Шереметьев Петр! Сапрыкина Анна!
Тон у него был ровный, безразличный, будто речь шла не о смерти. В сарае заплакали, запричитали бабы. К выходу, понятное дело, не спешили. Наконец появился старик Епифанов. Слегка вразвалочку направился к входу. Кряжистый, сильный. Марку вдруг показалось, что старый черт что-то задумал. Слишком уж спокойно держался перед расстрелом. Штоклянд напрягся, готовый к удару. Но старик просто прошел мимо (только лицо слегка кривилось, страшно-таки помирать!). За ним, захлебываясь слезами, поплелась сноха. Потом вышли всхлипывающий парень, бледная, с трясущейся челюстью учительница Бутырина. Макариху выволокли красноармейцы. Она икала, уже не в силах рыдать и кричать. На распухшее лицо падали спутанные русые волосы. Марк подождал, когда станет чуть тише, потом сказал:
– Ну, благодарите земляков, они ваших бандитов не выдали. Так что готовьтесь...
– И сделал многозначительную паузу.
Обреченные закрестились.
Над селом, созывая новый сход, опять бестолково голосил колокол. Конвой приготовился гнать заложников в село.
– Постой.
– Марк ткнул пальцем в Епифанову, Макариху, учительницу и парня Комарова, подумав, в Чеглокову.
– Этих - к Громовой, остальные пошли...
Лиза уже ждала их у опросного пункта.
– В сарай их, и часового поставьте!
– деловито распорядилась она. Макарову ко мне.
Наталью втащили в избу. Попытались посадить, но она слишком обвисла, не держалась, так и оставили на полу. Она сидела, расставив полные белые ноги, торчащие из-под бесстыдно задравшихся многочисленных юбок. Бессмысленно смотрела перед собой.
Лиза присела перед ней на корточки, оправила подол, обтерла распухшее от слез лицо мокрым полотенцем и спокойно, почти мягко сказала:
– Наталья Михайловна, у вас есть шанс себя спасти.
Та повернула к ней голову, но все плакала. Звон тем временем прекратился, донеслись отдельные неясные выкрики, а потом грянул залп. Макариха, было притихшая, опять зарыдала. Лиза терпеливо обтерла ей лицо полотенцем, прижала его ко лбу. Сама тоже прислушалась. Щелкнули сухо два выстрела. Кого-то не убили сразу, добивали. Лиза ждала. Макарова все же чуть унялась. Громова возобновила допрос:
– Наталья Михайловна. Вы меня понимаете?
Та кивнула и икнула.
– Тогда сядьте на лавку.
– И когда баба подчинилась, продолжила: - Вы можете спасти себя и детей. У вас же много детей! Вам надо указать, где прячутся бандиты.
– Муж...
– прошептала та еле слышно.
Но Лиза ровным голосом отозвалась:
– Вы об этом звере и не просите. Расшлепаем гада. Вам о себе надо думать, а не о нем!
Громова не кричала, но причин сомневаться в ее словах не было, и Наталья вскоре стала отвечать на вопросы.