Прыжок леопарда 2

Борисов Александр Анатольевич

Заряда пластида не было. Не было даже следов закладки. Впрочем, его ребята всегда работали аккуратно.

Дверной глазок отражал внутренний свет. Скорее всего, там, внутри, кто-то был. Максимейко зачем-то нажал на кнопку звонка и тот залился бесшабашной трелью. Из квартиры никто не вышел.

– Глупо бы было!
– громко сказал Максимейко и, тяжело ступая, пошел прочь.

Все уже сидели в машине и ждали его одного. Настроения никакого - еще бы, такой прокол!

Игорь Насонов, впервые в своей карьере побывавший на крыше, громко делился первыми впечатлениями:

– Я "сбрую" смотал, убираю в рюкзак - смотрю: зажигается

свет, а на окнах опять решетки. Секунду назад не было - и вдруг есть! Все стекла на месте и в комнате никого. Что это было?

Все посмотрели на командира. Полковник пожал плечами:

– Тому, что случилось, может быть только одно внятное объяснение: ничего не было, мы не брали эту квартиру, а просто попали в зону воздействия группового гипноза.

– Не-е-е, так не бывает!
– протянул Леха Базалий, вечный молчун, мыслящий только критически, - куда же тогда подевались полноценные часы нашей жизни? Где закладки, гранаты, в конце концов? Я, лично, стрелял. У меня не хватает гранат и патронов...

– Нам остается считать эту версию основной, - вздохнул Максимейко, - или всем личным составом сойти с ума. Третьего не дано. Гранаты ты потерял, а закладки... давай-ка проверим...

Он надавил на кнопку "дистанционника". Мусорный бак, который стоял возле самой стены, подпрыгнул от мощного взрыва и низверг на крышу микроавтобуса свое содержимое: рагу из бутылок и банок, разноцветных пакетов, банановых шкурок, картофельной шелухи, и прочих отходов голодного быта. Все это было обильно сдобрено изрядной порцией застоявшейся вони. А потом их машина тронулась, медленно, сам по себе и так же внезапно остановилась. За рулем на мгновение появилась какая-то неясная тень. Человек появился из ничего и исчез так же внезапно. Максимейко опять уловил еле слышную вибрацию воздуха.

Сволочь, он играет со мной, как с котенком!
– скрипнул зубами полковник.
– Кто это может быть?
– наверное, тот, кто пришел на помощь Устинову в момент нашей атаки. Стоп! Что-то подобное я уже слышал. Где слышал, когда? Боже ж ты мой, кассета, что записал покойный Петрович. Полковник сосредоточился, и память не подвела. В голове отчетливо зазвучал голос Устинова:

– Той же ночью в Гибралтарском проливе его (теплоход) попытались взять на абордаж два быстроходных катера неустановленной принадлежности. Четверо из штурмовиков погибли, двое сошли с ума, остальные ретировались в полном смятении. Падкие на сенсации репортеры на все лады смаковали утверждение одного из потерпевших, что это были проделки морского черта.

На пике бессильной злобы разум выделил нужный образ, единственный, расставляющий все по своим местам. Это он, человек, который умеет читать мысли, Сид, Антон, Морской Черт...

Глава 46

Что может присниться человеку без прошлого? Рацион небогат - снова одно и то же. Я ползу по жухлой листве, изнывая от боли, инстинктивно сторонясь нахоженных троп. В правом боку саднит, в сапоге хлюпает кровь. Рукав камуфляжной куртки надорван в районе плеча, и цепляется за колючий кустарник. Все это я воспринимаю как данность, как условия некой задачи, которую мне предстоит выполнить. Это сон, но чувства реальны. Так оно когда-то и было.

Дом из белого кирпича я увидел со склона

горы, когда осознал себя и в одночасье понял, что я - это я - существо, способное видеть, слышать и понимать. В сознание хлынул океан ощущений, запахов, звуков. Только в памяти было пусто. Ну, совсем ничего: ни смутных воспоминаний, ни даже набора простейших фраз, чтобы выразить свое отношение к миру, который мне активно не нравился. Тем не менее, на уровне зрительных образов я понял, что это дом, в который мне обязательно надо попасть и четко представил схему внутренних помещений.

Одежда на мне была удобной, но непривычной. Это я тоже успел оценить. И еще испытал легкое чувство досады, когда ничего, отдаленно похожего на оружие, ни при себе, ни рядом с собою не обнаружил. Лишь в нагрудном кармане куртки случайно наткнулся на квадратик плотной бумаги с изображением человека. Тоненький серп луны просвечивал насквозь хлипкое облако, но света в себе не нес. Было темно. Никаких неудобств по этому поводу я не испытывал - видел все до мельчайших подробностей, даже тонкий белесый шрам на правой щеке. Это все, никакой другой информации.

Может, это подсказка? Может, стоит всмотреться в изображение, прислушаться к внутренним ощущениям? Ведь видел же я схему и даже прекрасно понял, что это такое. Я еще раз попробовал... ничего. Ничего не откликнулось ни в памяти, ни в душе. Серость.

– Опасность!
– произнес механический голос. Это слово пронзило меня насквозь, когда за спиной хрустнула ветка. Именно слово, а не реакция на него. Тупой удар по затылку - и темнота.

Звезды. Я вижу их ночью и днем, как будто бы принимаю парад планет из нутра огромного телескопа. Созвездие за созвездием вступают в границы светлого круга, забранного крупной решеткой. Устанешь, уронишь голову - звезды отражаются в миске с водой, которую приносит мне Аманат, если, конечно, есть у него на то настроение. Он опускает на длинной веревке старое оцинкованное ведро с заветной холодною влагой. Я принимаю его бережно, осторожно, стараясь ни капли не расплескать, не обрызгать случайно соломенную подстилку. Мне на ней спать, а ночью в горах холодно. На той же самой веревке меня поднимают вверх - "подышать свежим воздухом" в зачуханном деревянном сортире, или ведут в дом. Но в последнее время допросы случаются редко. Только когда приезжает врач.

– Ты скоро, шайтан?
– подает голос мой конвоир.

Аманат из тейпа карачой. Он правоверный мусульманин, настоящий джигит. Папаха, борода, автомат - все у него как положено. Аманат любит Аллаха. Любит так сильно, что печется о нем как о младшем брате. Такое впечатление, что без его, Аманата, поддержки, с величием у Всевышнего будет сильная напряженка. Отсюда и гордый взгляд, и привычка говорить с иноверцами, поминая себя в третьем лице. "Аманат знает", "Как Аманат сказал - так и будет". Я жадно ловлю каждое его слово - пополняю словарный запас.

Ко мне это дитя природы относится с наигранным равнодушием. В душе немного побаивается, как нечто необъяснимое, а если и недолюбливает - то самую малость, лишь потому, что отвечает за меня головой.

– Э-э-э! Аманат будет сердиться!

Я с сожалением отпускаю ведро. Вода здесь холодная, вкусная, как там, где всегда снег. Откуда я это знаю?
– не помню. Я совсем ничего не помню.

– Кто ты? Зачем появился здесь? Откуда в твоем кармане моя фотография?
– такие вопросы всегда задает Аслан.