Прыжок "Лисицы"
Шрифт:
— Как?! — я не удержался.
— Так! — улыбнулась.
— А размер, если…?
— На меня сшито!
Бесполезно! Просто нужно признать и с этим жить. Этой женщине, кажется, все подвластно! Я махнул рукой.
Мы уже двигались в приличной толпе людей. Многоязычный гомон со всех сторон. В основном — на армянском. Для меня в этом не было ровным счетом ничего удивительного. Факт, конечно, неохотно признаваемый грузинами. Но что было, то было. Грузины только в начале XX века смогли по численности опередить армян. В тот момент, когда мы оказались в Тифлисе три четверти всего населения города были армяне! Я, например, хорошо помнил вычитанную где-то цифру, что в 1803 году из 2700 домов,
Соответственно все, что касалось строительства, ремесел, торговли также было заслугой армян.[4] Большинство домов в европейском стиле было обязано своим возникновением не только русской администрации, но и армянской предприимчивости.
Наверняка, именно эта особенность Тифлиса была одной из главных причин вечных взаимных подколок между грузинами и армянами. Эпиграфом к этой перепалке поневоле следует поставить знаменитый анекдот. Грузины (армяне) лучше, чем армяне (грузины). Чем лучше?! Чем армяне (грузины). В зависимости от того, кто его рассказывал. Нам, грекам, русским, азербайджанцам и прочим, всегда было весело наблюдать за этой «войной». В городе моего детства она была беззлобной. Город моего детства всегда с гордостью сообщал во всех путеводителях, победных рапортах, что Тбилиси — один из самых многонациональных городов страны, в котором мирно уживаются представители 106 национальностей и народностей! И это так и было! Пока не пришла кучка идиотов, решившая, что 106 наций — это слишком много. Достаточно одной. Титульной. И не стало того города Тбилиси, который я знал. Поэтому, когда меня довольно часто спрашивали, а не скучаю ли я по Тбилиси, я всегда отвечал: и да, и нет. Я скучаю по тому великолепному городу, настоящему театру под открытым небом, в котором я вырос. И совсем не скучаю по нынешнему. Хотя всегда желаю ему процветания и счастья.
«Так что, — я улыбнулся своим мыслям, — я уехал из города, который уже не был моим. И въехал в город, который еще не стал моим».
Добрались до Эриванской площади.[5] Тут я не мог не остановить коня. Глазам своим не поверил. Центральная площадь города. Площадь Ленина моего детства. Площадь Независимости свободной Грузии. И так выглядит! Нет, на ней красовались штаб, гимназия, полиция и домов пять новейшей архитектуры. И даже настоящая французская ресторация, принадлежащая, судя по вывеске, некоему Жан-Полю Матасси[6]. Но больше поражала широко размытая, проточенная водой рытвина, которая рассекала площадь во всю ее длину, с юга на север, после чего сворачивала на восток, по направлению к Куре. Этакая миргородская лужа тифлисского разлива!
…Милютин уже готов был с нами распрощаться, когда я спросил его про гостиницу.
— В городе только одна гостиница, — «обрадовал» нас Милютин. — Еврейская. Соломона. Называется «Справедливая Россия».
Здесь он вынужден был переждать, пока я справился со смехом.
— Извини, извини! Это у меня… Про своё. Так, так. И что это за «Справедливая Россия». Как найти? Что с нумерами?
— Найти легко, — Милютин указал направление. — Ни с чем не спутаете. Там на вывеске лев, терзающий огромную змею. Но я вам туда не советую соваться.
—?
— Уверен, что все нумера заняты. И пансион такой… Господа офицеры ругают.
— Тогда?
— Переезжайте через реку. Ищите квартиру на Песках. У немецких колонистов. Там пять или шесть колонистских домов стоят на самом берегу реки, под Авлабарской горой. У них
Я от всей души поблагодарил его за столь ценную информацию. Милютин пожелал нам удачи. Сдал нас на руки дежурному по штабу и ушёл.
Я ждал приёма. Поневоле задумался о «Справедливой России», продолжая умирать от хохота. Что символизирует вывеска? Справедливость для России по-еврейски? Этому Соломону — прямая дорога в Одессу! Если он честно предупреждает постояльцев, что, как гордый еврейский лев, готов растерзать гостя-змея, то на фиг, на фиг такой отель! Если же он предложил аллегорию, где все тот же еврейский лев готов растерзать любую конкурирующую фирму — тех же колонистов — и в это заключена, по его мнению, российская справедливость, то стоит вспомнить вечную истину: патриотизм — последнее прибежище негодяя!
— Господин Варваци! Подойдите к столу формулярных списков! — прервал мой внутренний стенд-ап чиновник канцелярии корпусного Штаба.
Я вздрогнул. Что за странное обращение? Что за дьявольский привет из прошлой жизни?!
— Прошу меня извинить, но моя фамилия Варвакис. Константин Спиридонович, к вашим услугам.
Мы прошли в большой зал, заставленный столами. Собственно, весь штаб огромного Кавказского Отдельного корпуса и был этим самым залом! И пустующий стол под портретом императора был не иначе как «кабинетом» его начальника — отсутствующего ныне генерала Вольховского.
Пребывание начштаба на мысе Адлер сказалось не лучшим образом на состоянии дел во вверенной его заботам армейской структуре. Офицеры в форме артиллеристов и военные чиновники-письмоводители вид имели расслабленный. Лицом и фигурой изображали скуку, которую не разогнало даже мое появление.
— Вынужден вас огорчить, — елейным голоском уведомил меня чиновник. — В документы вкралась досадная ошибка. Мой предшественник, служивший ранее в интендантском комиссионерстве, почему-то решил, что вы сродственник таганрогских икорных королей Варваци. Дабы избежать досадного промаха, он внес вас в формулярные списки именно как Варваци, а не Варвакиса. Теперь же, видя бумагу от господина Фонтона, понимаю, что ошибся штаб. Но ничего поделать не могу! Не переписывать же все ведомости и отчеты за полгода!
— Постойте, постойте… Объясните толком! Я ничего не понимаю! Какие списки? Какие формуляры?
— Что ж тут непонятного?! По представлению секретной части Канцелярии главноначальствующего на Кавказе вы были зачислены в декабре прошлого года в 13-й Эриванский лейб-гренадерский полк и прикомандированы к означенной секретной части в унтер-офицерском звании. Юнкером! В ведомостях на получение довольствия и кормовых денег не расписывались, формы с полкового цейхгауза не получали. Я понимаю, что по роду вашей деятельности, на кою недвусмысленно намекает ваш наряд, вы пребываете на службе в качестве лазутчика. Но хоть раз за полгода можно явиться в штаб, чтобы подписать все бумаги?!
Проделки Фонтона! Это все проделки чертова Фонтона! Он же намекал мне на поступление на службу! Но я и помыслить не мог, что все будет так скоропалительно!
— Почему юнкер? — выдавил из себя первое, что пришло в голову.
Теперь пришла очередь удивляться чиновнику.
— А как еще следует называть вольноопределяющегося из студентов? По происхождению, увы, вы сами знаете, чем не вышли, чтобы на унтер-офицерское звание рассчитывать. Вот Азиатский Департамент МИД и передал нам ваши документы об обучении языкам. Вы же языками владеете?