Прыжок в легенду. О чем звенели рельсы
Шрифт:
— Тогда у меня конкретное предложение: поручите этого судета мне. Я уже его знаю, мы нашли с ним общий язык, обсуждая качество квасиловского пива; несколько раз я подвозил его на своем драндулете. Лучше меня никто с этим оператором не справится…
— Согласен, Леня, но Йозефу придется работать с Ивановым. Значит, это дело поручим Авраму Владимировичу.
В тот же день Иванов встретился с чехом. Разговор был искренний, товарищеский, Йозеф с симпатией отзывался о русских, украинцах и всех угнетенных народах. Болел душой за чешский народ. Человек воспитанный, интеллигентный.
Во время второй встречи говорил больше Иванов. Йозеф уклонялся от откровенных высказываний и больше отмалчивался.
— Ну, что? — спрашиваю Иванова.
Он разводит руками:
— Пока что — ничего. Не хотел я слишком наседать на него, но думаю, что лед вскроется.
Через два дня Йозеф Маерник раскрылся.
— Я был бы инженером, конструктором, — рассказывал он Иванову. — В гимназии учился отлично, мне пророчили блестящее будущее. Я мечтал поехать в Прагу, окончить институт и проектировать автомобили. В один день моя мечта лопнула… как мыльный пузырь. Я даже гимназии не окончил… А теперь должен прислуживать тем, кто украл у меня мою мечту, опозорил мой народ… Мерзко! Временами сам себя ненавижу.
— А вы не прислуживайте.
— Какой смельчак нашелся? Вы, по-моему, тоже стараетесь… Каждый трясется за свою шкуру, никому не хочется умирать…
— Зачем умирать? — сказал Иванов. — Все можно делать вполне аккуратно: и немцам угождать, и самому моральное удовлетворение…
— А вы научите как, — попросил Йозеф.
— От вас требуется только одно: ежедневно давать мне сведения, сколько каких эшелонов проходит через Здолбунов, о направлении их движения и станции назначения…
— И это все?
— Да, все.
— Если эти сведения действительно нужны и принесут хоть какую-нибудь пользу в борьбе с врагами человечества, то это для меня сущий пустяк. Ежедневно я сам печатаю отчеты о движении поездов за минувшие сутки. В двух экземплярах. Один идет в военную комендатуру, второй подшивается в секретную папку, она хранится в сейфе. Вы понимаете: если в закладке два экземпляра, то может быть и третий…
— Когда он сказал мне про третий экземпляр, — рассказывал Иванов, — я прямо подпрыгнул от радости. «Это именно то, что нужно нашим товарищам», — говорю ему. А он: «Меня не интересует, кому будет нужен третий экземпляр, знаю только, что не майору Вайнеру, потому что он имеет возможность в любой день знакомиться с первым».
Так у нас на Здолбуновском узле появился еще один разведчик — чех-антифашист Йозеф Маерник. Гитлеровцам даже в голову не могло прийти, что каждый день радистки партизанского отряда полковника Медведева передают в Москву шифрованные радиограммы с данными, взятыми из подлинных отчетов, на которых стоит грозный гриф: «Совершенно секретно». И если какой-нибудь эшелон с орудиями или свежим пополнением для передовых частей не доходил до пункта назначения (а такие случаи бывали нередко), то откуда было знать немцам, что нити очередной диверсии партизан или неожиданного налета советских бомбардировщиков тянутся за сотни километров от места катастрофы, в тихий, живописный городок Здолбунов? И кто бы мог подумать, что к
Что касается Йозефа, то он и сам не подозревал, какую роль в борьбе с врагом играют листки отчетов, которые ежедневно брал у него Иванов. К тому же, кроме Иванова, он никого из наших товарищей не знал и не видел.
Так продолжалось до самых последних дней деятельности здолбуновского подполья. А перед самым освобождением города советскими войсками Йозеф куда-то исчез, и мы так и не нашли его.
«ЗОВИТЕ МЕНЯ ПРОСТО ЮРОЙ»
С того времени, как Клименко перестал выполнять обязанности постоянного связного между нами и партизанским «маяком», я заметил: он что-то скрывает от меня. Часто по вечерам начал пропадать из дому. Надя волновалась: комендантский час уже, а у него нет пропуска, еще, чего доброго, нарвется на патруль. Возвращался поздно и, когда жена спрашивала, где был, неохотно бросал:
— Спи, не твое дело!
Когда я заходил к ним, Надя делилась со мной своими переживаниями. Я ее успокаивал, но сам удивлялся: какие тайны завелись у Леонтия?
Спросил Красноголовца и Бойко, — может, те ему что-нибудь поручали, но и они ничего не знают. Самого Леонтия спрашиваю — отмахивается:
— Это она выдумывает. Ну, было несколько раз, задерживался с хлопцами в буфете.
— Ой, Леонтий, смотри, хитришь ты что-то.
— Откуда вы взяли? Ей-богу, ничего недозволенного я не делаю.
Но с каждым днем я все больше и больше убеждался, что Клименко занимается какими-то таинственными делами.
Однажды я узнал от Шмерег, что кто-то в депо вывел из строя поворотный круг. Ни Красноголовец, ни другие подпольщики к этой диверсии никакого отношения не имели, а Леня Клименко, когда я рассказал ему о ней, как-то загадочно ухмыльнулся и довольно проговорил:
— Пойдут теперь немецкие паровозики задом наперед.
— Ну, и что с того? — спросил я.
— Как что? — вспыхнул он. — Разве это не задержит движения поездов?
— Может, и задержит, но такая диверсия все равно что комариный укус.
— Ну, уж не говорите! — обиженно бросил Леонтий.
— А ты-то чего так волнуешься? — спрашиваю. — Случайно не знаешь ли, чьих рук дело? Может, ты сам к нему причастен?
Клименко покраснел и, не глядя мне в глаза, возразил:
— Ничего я не знаю. Просто обрадовался, что кто-то фрицам навредил. Хоть и немного, а вред.
— Пойми, — не удержался я от замечания, — иногда незначительный вред, причиненный гитлеровцам, может повредить нам в чем-нибудь более важном. Помнишь, что говорил Николай Иванович? Наша борьба — прежде всего разведка, и нужно, чтобы в Здолбунове создались наиболее благоприятные условия для выполнения этой задачи.
— Это я понимаю, — пробурчал Клименко.
— А иногда такая мелкая диверсия, — продолжал я, — может нам обойтись очень дорого. Так что имей в виду…
— Учту, — пообещал он.