Прыжок в легенду. О чем звенели рельсы

Гнидюк Николай Акимович

Вот и теперь, отправив с Клименко сообщение о желтых танках, я не сомневался: оно заинтересует наше командование. Был уверен, что эти танки тоже идут на Курск. Но почему они окрашены в такой необычный цвет — я не знал.

Зато Николай Иванович, едва я рассказал ему об этих танках, сразу разгадал секрет.

— По-видимому, — сказал он, — эти танки предназначались для генерала Роммеля, но вместо Африки их пришлось срочно послать на Восток. А может, из самой Африки перебрасывают под Курск несколько танковых дивизий.

— Если это так, —

обрадовался я, — то, выходит, у немцев неважно с танками.

— Еще бы: сколько их побито под Москвой! А под Сталинградом!

— И сколько еще побьют под Курском! — добавил я.

— Да, да. Уверен, что сюрприз, который готовит нам Гитлер, обернется для него печальной неожиданностью. И он даже не узнает, какую роль в этом сыграл его верный сподвижник, гаулейтер Кох!

— Хорошо было бы, — сказал я, — чтобы эти танки вообще не достигали места назначения. Два часа назад я отправил записку Лукину. Прошу командование разрешить нам перейти к диверсиям. Арсенал у Шмерег уже солидный. Здолбуновские хлопцы прямо рвутся к жаркому делу. Думаю, что пора начинать.

Кузнецов не возражал.

— Только, — снова предупредил он, — все нужно делать обдуманно, без суеты, наверняка.

Как мы и ожидали, Лукин ответил согласием. От Аврама Иванова он получил третий экземпляр отчета о движении поездов, где литерой «Р» был обозначен состав, который в 13.46 прибыл на станцию Здолбунов, а в 14.09 вышел из нее в сторону Шепетовки. В отчете было добавлено рукой Иванова: «Танки желтого цвета. 43 штуки». В тот же день сообщение о желтых танках было зашифровано и пущено в эфир. И уже там, по ту сторону фронта, в такой далекой и в то же время близкой Москве, стало известно то, о чем дознались здолбуновские разведчики.

МАСТЕРА НА ВСЕ РУКИ

За короткое время на квартире у братьев Шмерег был создан форменный партизанский арсенал.

При каждом удобном случае командование отряда отправляло какую-нибудь добавку для пополнения его запасов. Леня Клименко всегда находил время завернуть на партизанский «маяк», прихватить оттуда ящик мин или взрывчатки. Да и к партизанам он приезжал не с пустыми руками. Леня привозил им соль, сахар, крупу и прочее продовольствие, предназначавшееся для заготовительной конторы. Делать это было не легко, но он всегда изворачивался: либо документы «подправит», либо вовсе не возьмет накладных, а то явится к директору — одноногому немцу из Баварии — и с грустью скажет:

— Нынче опять несчастье. Напали на меня партизаны. Позабирали все, что было. Насилу живым вырвался.

— А как машина? — с тревогой спрашивал немец — он больше всего на свете боялся, как бы его «торговая фирма» (немец только так именовал заготконтору) не осталась без транспорта.

— Ничего страшного, — успокаивал его шофер. — Два дня ремонта — и опять поедем.

— Гут, гут, — удовлетворенно бормотал баварец, и Леня, провозившись несколько дней в гараже, снова отправлялся в рейс.

Один раз он так увлекся маскировкой,

что поджег кузов газогенератора, а гася пламя, изрядно обжегся и сам. Зато после этого случая «самоотверженный водитель» окончательно пленил сердце директора. И ему даже в голову не могло бы прийти, что Клименко его морочит, что он — один из активнейших участников партизанского подполья. Впрочем, не только в отношении водителя ошибался доверчивый баварец, — он и не подозревал, что его помощник, заведующий засолочным пунктом Петр Бойко, состоит в руководстве подпольной организации. И уж откуда ему было знать, какие грузы перевозит Леня из Клеванских лесов в Здолбунов!

Зато братья Шмереги лучше, чем кто-либо в городе, знали, какие это грузы и сколько их поступило. Были это гранаты — обычные маленькие «лимонки» и большие, противотанковые. Были и брикетики тола желтовато-серого цвета. Были английские мины с часовым механизмом и мины ударного действия. Были и магнитные мины, которые намертво прилипали к металлическим предметам и взрывались через определенный отрезок времени — от десяти минут до трех часов, в зависимости от того, какой запал в них вставлен.

До сих пор Шмереги только принимали от Клименко такие грузы. Принимали молча, сосредоточенно, заботливо прятали, берегли. Но пришел день, когда братья заволновались.

Однажды, когда я принес и передал Сергею очередную партию коробок с запалами, детонаторами и моток бикфордова шнура, — он озабоченно спросил:

— А когда не начнем расходовать наши запасы?

— Не волнуйся, Сергей, придет время, когда этого товара нам еще и не хватит.

— Я не волнуюсь, но наш тайник на чердаке уже заполнен. Придется ящики с взрывчаткой переносить в другое место. Я уже присмотрел угол в подвале.

— Подвал для этого не годится, — возразил Михаил. — Это тебе не картошка и не бочка с квашеной капустой, которую только под полом хранить можно. Для оружия и взрывчатки нужно сухое, проветриваемое место…

— Для оружия и запалов — да, но для взрывчатки подойдет и погреб, — категорически разъяснил брату Сергей, лучше его осведомленный в военных делах.--Плавленый тол не боится влаги. К тому же подвал у нас сухой, лучшего места не надо.

С тех пор братья устроили еще один тайник, где бережно сохранялись ящики с толом и минами.

Пришел день, когда Шмереги начали выдавать свои запасы. Самая молодая наша здолбуновская подпольщица Валя Бойко начала часто, иногда по нескольку раз в день, ходить в гости к дяде Шмереге. Оттуда она возвращалась домой с корзиночкой, наполненной брикетиками тола или магнитными минами. Потом Бойко передавал все Красноголовцу, а тот распределял между подпольщиками, главным образом — между работавшими на железной дороге. Хотя Леня Клименко и не был железнодорожником, но разве можно было удержать его от соблазна прицепить к воинскому эшелону магнитную мину? Тем более что в услугах Петра Бойко он не нуждался, обеспечивая себя минами непосредственно на «маяке».