Прыжок в послезавтра

Воронин Петр Иванович

— Какой толк в предположениях!.. А Халил чересчур лихо… Если подведет глазомер или выйдет из строя какой-нибудь болтик, проводок, пружинка…

— В двигателе «пчелки» нет болтиков, — объяснила Эля, обрадованная переменой в его настроении. — Ведь принцип-то биологический. У нас с тобой мышцы, у многокрыла похоже на это. Полная гарантия безотказности. А если где-то в чем-то непорядок, центр самосохранения «пчелки» почует заранее и не допустит беды. Тебе все ясно, капитан?..

Валентин уловил потаенную мольбу не сердиться и готовность

выполнить любое его желание. Как все это было знакомо ему и как напомнило опять об Ольге, нередко забывавшей о себе самой и своих горестях, когда говорила с ним…

— Знаешь, если в «пчелку» садится ребенок, управляет только автопилот, — продолжала Эля. — Ох, и строгая же нянька! По себе знаю… Хочешь, спустимся пониже? Сейчас можно и пониже: время работы и занятий в школах… Халил, мы идем к земле. Слышишь, Халил!

— Пожалуйста, какие возражения! — донесся ответ. — А я повыше подымусь. Давно не летал, соскучился.

Его одиночка круто взмыла в синеву неба.

— Дорвался! — рассмеялась Эля, следя за «пчелкой» Халила. — Мы с ним близкие друзья. Слышишь, Халил, ты ведь друг мне?

— Зачем обижаешь? Нет никого, кто бы о тебе думал больше, чем Халил. Зачем спрашиваешь? Нехорошо так опрашивать. Ты поругай ее тоже, Валентин. Очень прошу, дорогой: поругай за меня. Нет никого, кто был бы мне дороже, чем ояа.

— Ты сказал лишнее, Халил, — прервала его Эля, слегка нахмурившись.

— Но почему?.. Разве это неправда?

— Ты опять сказал не то, что следовало…

— Молчу, молчу, Эля!.. Не сердись.

Вот и снова подтвердилось: Халил все-таки любит Элю.

Как можно не любить такую девушку! Не Халил, так кто-то другой, не менее достойный… Но теперь отпали последние сомнения: Халил.

— Почему медлите? Скорее к морю, Валентин, дорогой!

Селянин не откликнулся. Нет, он ни в чем не винил парня. И Элю тоже не винил. Но сразу отозваться был не в силах.

«Пчелка» летела метрах в десяти-пятнадцати от земли, вернее от широкой голубовато-серой полосы, похожей на ледяную. Если бы рядом на обочинах не высились роскошные широколистые магнолии, можно было бы так и посчитать: полоса изо льда. Тем более, что по ней с легкостью и совсем по-конькобежному бежали люди, множество мужчин и женщин, дети, начиная с крохотулек четырех-пяти лет. От широкой полосы ответвлялись дорожки. Там тоже были люди, раскатывающие по-конькобежному. Зелень и клумбы цветов внизу сплошь исчерчены голубовато-серыми полосами.

— Дорожки не ледяные, — угадав его невысказанный вопрос, ответила Эля. — Это особая пластмасса. Коньки тоже особые. По льду на них не сдвинешься с места. Иной принцип.

— А там… на крыше оранжевого дома, — снова делая над собой усилие, заговорил Валентин. — Хотя тебя не было с нами… Я видел парк, вернее, два парка, и один как розовое солнце с желтыми лучами… Это, как и здесь, пластмасса или настоящий лед?..

— Скорее всего, пластмасса. И если солнце с лучами — это, конечно, детский парк и

каток. У нас на многих крышах так: половина площадки — для детей. И цвета подбираются, какие детям нравятся.

— А что там? Видишь? — Валентин настойчиво не хотел думать о горьком открытии насчет Халила и Эли.

Справа, в полукилометре, была круглая площадка, на которой что-то двигалось, переливаясь красками, потом застывало и вновь двигалось.

— Сейчас рассмотришь сам, — ответила Эля.

Спокойствие, с которым говорил Валентин, явно обмануло ее.

«Пчелка» уже через минуту повисла над круглой площадкой. Валентин и без пояснений понял: там, внизу, несколько сот подростков катаются на коньках. Слышалась музыка. Кто-то размеренно произносил непонятные Валентину слова. Но для него важной была прежде всего музыка движений, разворотов, наклонов.

А «пчелка» поплыла прочь от площадки.

— Не надо смущать ребятишек. У них занятия. Осенне-зимняя программа. Тебя удивляет это?.. Фигурным катанием занимаются вое дети. Ты присмотрись, спортивных катков множество, как и стадионов, бассейнов, гимнастических залов.

Валентин прильнул к невидимому, но на ощупь прохладному корпусу «пчелки». Эля сказала правду: катков было не счесть — квадратных, круглых, даже треугольных. Но теперь он обратил внимание и еще на одну необычность городского пейзажа.

— Почему не видно транспорта? Ведь в городе наверняка большое население?

— Да, большое. И все-таки по поверхности земли не позволено ездить на одной машине. Роботы не в счет, конечно… А грузы, пассажиры… Они доставляются по трубопроводам и тоннелям. Земная же поверхность — только для пешеходов. И еще шестьсот метров приземной атмосферы. Это для полетов на «пчелках». Выше «пчелки» не смеют подниматься. Так запрограммирована память автопилотов, и даже приказ пассажира не изменит программу.

— А если пассажир планетолетчик? Например, он…

Валентин все-таки не смог произнести имя Халила. Сознавал, что не называть глупо, и все же не называл.

— Халил? В черте города и его приказ подняться выше не будет исполнен. Сейчас города не задыхаются от гари, не глохнут от грохота. Какая необходимость трепать из-за машин нервы людям?

«Пчелка» уже миновала последние дома-призмы и пересекла полосу прибоя. Поверхность моря была вся в ряби небольших волн. «Пчелка» Халила казалась светлой точкой, вытанцовывающей в синеве.

— Вижу дельфиньи острова! — объявил Халил. — Ныряю к вам.

Он стремительно опоясал «пчелку» Валентина и Эли петлей, потом пристроился сбоку, смеясь от удовольствия.

Селянин почему-то подумал, что Халил, вероятно, не знает о сходстве Эли с Ольгой и о любви Валентина там, в двадцатом веке.

— Ах, хорошо! Ах, замечательно, что мы полетели!.. Тебе нравится, Валентин, дорогой?

— Да, конечно, — откликнулся Валентин и вернулся к прерванному разговору.

— Сколько теперь жителей на Земле?