Прыжок в темноту. Семь лет бегства по военной Европе
Шрифт:
Все это время я ощущал, что мне лично очень повезло, но одновременно меня преследовало чувство вины. Каждый день я ожидал получить что-нибудь от мамы через Герби из Швейцарии. Письма приходили примерно раз в месяц и были сформулированы очень осторожно. Ничего об общей ситуации дома, только основные новости о семье. Страх перед цензурой, которая может обратить на нас внимание властей, был слишком велик, чтобы писать искренне и свободно. В лучшем случае удавалось создать любительский код: «Дядя Хайни всегда в плохом настроении. С каждым днем с ним все хуже». У меня не было дяди Хайни. Хайни был Гитлер — обстановка со дня на день ухудшалась.
Доставать
Но и моя жизнь на юге Франции медленно ухудшалась. Когда мы приехали в Баньер, мы должны были сразу зарегистрироваться в местном отделении полиции. Теперь нам необходимо было перерегистрироваться вновь — уже как евреям. Было ясно, что наше время здесь близилось к концу. Мы были обеспокоены. Однажды, сидя с Анни на пологом берегу Адура, я размышлял о том, что же победит — наши чувства друг к другу или война. В кино мы смотрели новости, состоящие в основном из фашистской пропаганды: бесконечные победы Германии, отступления советских войск, место Франции в новой Европе, Виши против Marquis, французского Сопротивления. Держась за руки, мы выходили из кинотеатра, думая о том, удастся ли миру сохранить человечность.
— Тссс, — говорил Мендель Спира, когда по вечерам мы слушали радио: ужасные рассказы о немецких отрядах смерти, так называемых айнзацгруппах, которые грабили и сжигали города от Балтийского до Черного моря. Даже просто слушать об этом было невыносимо. Айнзацгруппы врывались в еврейские общины и собирали всех присутствующих для «переселения». Евреи должны были отдать все свои ценные вещи и раздеться. Затем их вели к месту казни вблизи какого-нибудь глубокого рва, куда потом сбрасывали их трупы.
Той осенью началась депортация из Вены на восток. Тетю Шарлотту и мою кузину Юдифь отправили в гетто города Лодзь, а оттуда в Аушвиц. Дядя Исидор уже находился там. А я был во Франции и мечтал об Америке. Ежедневно я ходил на почту, в надежде среди этого моря трагедий получить хоть одну хорошую новость. Однажды я увидел красно-бело-голубой конверт из Америки.
— Enfin, ca у est, — заметил почтальон. — «Наконец-то пришло».
Он знал. Каждый раз, не получив письма из Америки, я разочарованно вздыхал. И вот — письмо от тети Софи из Балтимора. С помощью Hebrew Immigration Aid Society (Общество еврейской иммиграционной помощи) мой аффидевит был признан иммиграционными властями США. В ближайшее время, писала тетя Софи, я получу от соответствующего консульства США извещение, что мне нужно обратиться туда за визой.
Сначала я ужасно обрадовался, но потом… Мама была не в Америке — она с моими сестрами осталась в Вене. Анни тоже была не в Америке. Она находилась здесь, во французских горах.
— Так значит, — сказал Йозеф Фрайермауер, когда я поделился с ним новостью, — ты уезжаешь в Америку.
Он сказал это едва слышно, и больше мы к этому не возвращались. В октябре мы еще раз собирали виноград. В ноябре я получил извещение: «Вам нужно приехать 8 декабря 1941 года в Марсель в консульство США».
— Когда я вернусь, — сказал я всем, — у меня будет виза.
— Ну, значит, ты принял решение, — сказал Йозеф. — А мне
Анни, и прежде не очень разговорчивая, теперь была особенно молчалива. Опять, думал я, прощания с близкими, прощания, прощания…
С тяжелой душой сел я в поезд на Марсель, чтобы получить документы, планируя после этого ненадолго вернуться к Фрайермауерам и забронировать морской рейс в Америку. В воскресенье седьмого декабря я прогулялся по улице Ла Канбьер — главной артерии Марселя. Вечер был мягким. Замок Иф, символ Марселя, выступал удивительным силуэтом на фоне потемневшего неба. Я переночевал в маленьком номере гостиницы, чувствуя себя хотя и одиноким, но свободным и счастливым от возможности прожить жизнь в Америке.
Ранним утром я покинул гостиницу и по пути в американское консульство остановился перед газетным киоском. Мне бросился в глаза заголовок: Le Japon Attaque La Flotille Americaine A Pearl Harbor. Япония атакует американский флот в Пёрл-Харборе.
Я стоял как вкопанный. Я никогда не слышал о Пёрл-Харборе, а теперь это место стало поворотным пунктом всей моей жизни. В девять я вместе с дюжиной других ожидавших визы был у консульства.
— Ввиду военных действий, — сказали нам, — консульству поручено прекратить все визовые дела до дальнейших указаний.
Женщина, стоявшая в очереди со своими малышами, начала рыдать. Дети вторили ей. Поднялся страшный рев. Это ошибка, нас ждут, говорили мы. Да, да, отвечали нам успокаивающе, но это — война. Мы все вынуждены приносить жертвы.
Мы ждали кого-нибудь из начальства, кто выйдет к нам и скажет, что наши просьбы могут быть удовлетворены, что нам будет сделано исключение. Однако никто не пришел. Возвращение в Баньер представлялось мне падением в пропасть.
8
КОТРЕ, ШВЕЙЦАРИЯ, РИВЗАЛЬТ
(декабрь 1941 — октябрь 1942)
На обратном пути в Баньер я был очень угнетен. Goodbye America. Я был уже на волосок от цели, но Америка вновь исчезла по ту сторону громадного океана. Когда я приехал к Фрайермауерам, они сразу увидели мрачное настроение, в которое я погрузился, и попытались меня утешить. Я не сопротивлялся.
Через несколько дней пришло письмо из Вены. Мама и Генни были вывезены из нашей квартиры неизвестно куда, а моя сестричка Дитта разлучена с ними и тоже отвезена куда-то. Такое «искоренение» называлось сухим словом «трансфер»: мама и Генни оказались в одном месте, Дитта в другом, а бабушка, тетя Роза и тетя Тоба были перевезены в гетто, организованное для венских евреев. Чувство страха, беспомощность захлестнули меня; я боялся, что никогда больше не увижу никого из них.
На Рождество я подавленно бродил по улицам Баньера. Хотя Рождество и являлось поводом к торжествам, но в тот год не отмечалось пышно, так как было не до веселья. У Менделя Спиры мы слушали по радио сообщения о немыслимых зверствах немецких айнзацгрупп. Тссс, говорил Спира, настраивая приемник среди помех, в то время как мы силились услышать число ежедневных убийств. В Литве айнзацгруппы лишь за несколько дней убили тридцать две тысячи евреев; в течение первых шести месяцев немецкой оккупации в прибалтийских странах было уничтожено более четверти миллиона евреев. Во всем мире убивали людей, но в нашем случае убийства совершались исключительно по той причине, что мы — евреи. Тссс, говорил Спира. Важно было знать статистику геноцида.