Прыжок
Шрифт:
Джорджио неуверенно поднялся со своего места. Лицо его застыло в маске ужаса и шока. Указывая на инспектора Лоутона, он слабым голосом произнес:
— Этот человек подставил меня, и вы попались на его крючок, удочку и грузило… Вы все чокнутые, мать вашу! — Облокотившись на перила, он вдруг начал выкрикивать: — Вы все потеряли свои долбаные головы! Меня не за что сажать! Не за что!
Пока Джорджио волокли вон из зала суда, Донна слышала свой голос: она громко звала мужа по имени. И лишь когда его увели, силой спустив по лестнице
— Мир сошел с ума. Весь мир обезумел. Он невиновен, папа. Невиновен!
Полицейский отпер дверь камеры. Ноги у Донны задрожали.
— У тебя есть десять минут, дорогая.
Донна с усталым безразличием посмотрела на него. И вошла в камеру — холодную, наводящую оцепенение. Джорджио сидел на узкой койке, обхватив голову руками.
— Джорджио… О, Джорджио!
Хрипловатый, словно надтреснутый голос жены заставил его резко вскочить на ноги. Она сразу оказалась у него в объятиях, и он шептал ей захлебывающимся от слез голосом:
— Я не делал этого, Дон-Дон, клянусь тебе. Этот ублюдок Лоутон подставил меня. Лоутон и Уилсон. Не могу поверить, что это происходит на самом деле. Восемнадцать лет, Дон-Дон. Восемнадцать ублюдочных лет!..
Донна крепко прижала Джорджио к себе, наслаждаясь его запахом, его привычным запахом и прикосновениями. Он запустил руки к ней под юбку и ласкал все ее тело. Руки его показались Донне грубыми и нетерпеливее, чем обычно. Все время Джорджио, не останавливаясь, говорил и говорил с ней. Ему необходимо было немедленно облечь в слова то, что он думал о случившемся, словно от этого слова могли превратиться в реальность.
— …О, моя Дон-Дон, что же мне делать, а? Они подрубили меня. Хотел бы я видеть этого Уилсона покойником! Я еще услышу, как он будет вопить! Этот лгун окончательно заврался. Он лгал, Дон-Дон. Ты же мне веришь, не так ли? Ты веришь мне. Если бы у меня не было тебя, я умер бы. Внутри бы у меня все умерло, Дон-Дон…
Донна обнимала мужа, вспоминая, как много лет назад они любили друг друга в первый раз. В ту ночь он впервые назвал ее Дон-Дон. Позже он много лет не называл ее так. А тогда, в ночной тишине, они лежали в постели, и он шептал ей это имя на ухо, чтобы заставить Донну смеяться. И теперь оно как бы приобрело особое, глубокое значение. Он пытался удержать ее, привлекая себе в помощь их прошлое, это разрывало Донне сердце, ранило душу.
— Ты же можешь подать апелляцию, — в отчаянии произнесла она. — Все зависит от обстоятельств. Если мы понимаем, что происходит, то можем опротестовать решение суда.
Он выпрямился во весь рост и посмотрел в обращенное к нему лицо сверху вниз. Лицо Донны
— Не бросай меня, Донна. Я не смогу жить, если буду думать, что ты оставила меня.
Донна протестующе замотала головой, словно он обвинил ее в том, что она уже бросила его.
— Обещай мне: ты будешь рядом, что бы ни случилось! Обещай мне это, Донна. И тогда я возьму твое обещание с собой, чтобы этим сохранить свою жизнь. Дай мне то, за что я мог бы держаться!
— Я никогда не брошу тебя, Джорджио, никогда. Мы вытащим тебя отсюда. Ты снова будешь дома. Когда мы подадим апелляцию…
Она прервала поток слов, готовых сорваться с уст, зажав язык между губами. Они оба одновременно услышали, как дверь камеры открывается.
— Иди, дорогая, твое время истекло.
Донна еще крепче прижалась к мужу, не в силах разорвать их объятие. Она боялась оторваться от него: а вдруг ей никогда больше не увидеть Джорджио?!
Он сам нежно отстранил жену от себя.
— Ты обещаешь мне, Донна? Пообещай, что никогда не бросишь меня.
Она отважно улыбнулась ему:
— Никогда! Я слишком люблю тебя, Джорджио.
— Ты хорошая девочка. И всегда была хорошей.
— Пойдемте, дорогая. Мне очень жаль, но вам действительно пора уходить, — прозвучало доброжелательное напоминание полицейского.
Донна повернулась к двери. Обнаружилось, что юбка у нее высоко задралась, собравшись складками на бедрах. Она поспешно оправила юбку и громко фыркнула…
— Они отвезут тебя в «Вормвуд Скрабс». Я приеду к тебе, как только смогу.
Джорджио молча кивнул. Он не мог больше говорить.
Донна выходила из камеры с высоко и гордо поднятой головой. Раньше Джорджио всегда нравилось, что у нее обычно был скромный и сдержанный вид. В проеме двери Донна обернулась и трепетно улыбнулась мужу… Он вдруг показался ей чуть ли не меньше, чем был всегда, ростом. И выглядел каким-то уязвимым. А это принять ей было труднее всего. Ее Джорджио, ее большой и сильный муж — и кажется сломленным? Никогда в своей жизни она даже представить себе такого не могла.
Офицер полиции аккуратно запер дверь камеры. Однако лязг замка для Донны был подобен раскату грома. Она медленно побрела за полицейским прочь от камеры; теперь Донна опустила голову, и слезы ручьями текли по ее лицу.
Оставшись один в камере, Джорджио Брунос провел рукой по волосам, ухватился за них, резко дернул. И внезапно начал стонать, глухо и протяжно. Это был вопль отчаяния, который постепенно набирал силу, одновременно с тем как Джорджио все сильнее тянул себя за волосы.