Пшеничное зерно. Распятый дьявол
Шрифт:
Слезы бегут по ее щекам, точно капли утренней росы по гладкой кожице спелого плода. Только сейчас не утро, а вечер, и солнце уже садится на Золотые Холмы.
— Что с тобой, моя любовь, почему ты плачешь? — беспокоится Гатуирия. — Какая тяжесть у тебя на сердце? Может, я обидел тебя?
— Не в тебе дело, — отвечает Вариинга. — Не обращай внимания. Иногда я плачу безо всякой причины, но сегодня нам вручили предписание муниципалитета освободить помещение мастерской.
— В самом деле? А куда же вам деваться? Кому отойдет участок?
— Боссу
— Это тот самый Кихара, который тебя уволил, когда ты отказалась стать его наложницей?
— Тот самый, вместе с заморскими дружками. Обобрал нас до нитки. Разбой среди бела дня! Сбудется пророчество: "Всякому имеющему дастся и приумножится", — вспоминает Вариинга притчу, услышанную от Мвирери ва Мукираи.
— "А у неимущего отнимется и то, что имеет", — заканчивает Гатуирия, как и Вариинга, будто проповедь с амвона читая.
Оба улыбаются, потом каждый погружается в свои мысли. Вариинга вздыхает.
— Помнишь, я рассказывала тебе сон, который часто видела, когда была еще школьницей?
— Люди в лохмотьях распинают сатану?
— …а на третий день его присные в темных костюмах и галстуках снимают его с креста…
— …опускаются перед ним на колени и кричат: "Осанна! Осанна!" Как видишь, я помню твой сон. А что я тебе тогда ответил? Иконы и фрески в церквах навевают кошмары. Но отчего ты снова заговорила об этом? — Гатуирия пристально глядит на Вариингу.
— Я снова видела этот сон прошлой ночью, а ведь в церковь я давно не хожу. На сей раз он кое в чем отличался: люди в галстуках появились не на третий день, а сразу, как только дьявола втащили на крест. Их сопровождали бронемашины и артиллерия.
— А что же люди в лохмотьях? — спрашивает Гатуирия. — Как они поступили?
— Рассеялись, убежали в леса и горы. Я проснулась, не досмотрев этот страшный сон до конца.
— Не придавай значения снам. — Гатуирия старается приободрить Вариингу. — Два года назад ты видела броневики наяву, они разгоняли рабочих, крестьян и студентов, которые пришли к зданию суда, где слушалось дело Мутури и его товарищей. Итак, броневики приснились потому, что тебе предстояла поездка в Илморог. Что и требовалось доказать!
— Очевидно, ты прав, — соглашается Вариинга, а ей делается легче на душе. — Из тебя бы вышел превосходный провидец, второй Яхья Хуссейн! Открыл бы салон и жил безбедно. "Профессор Гатуирия, толкователь кошмаров. Чудодейственные снадобья от всех болезней! Редкостные приворотные зелья! Профессор Гатуирия первый предсказал, что наступит день, когда солнце взойдет утром и закатится вечером!"
Вариинга и Гатуирия заразительно хохочут.
Верно говорят: любовь не знает страха. Для нее нет ни бед, ни боли, ни дурных снов. Любовь не помнит дня вчерашнего и позавчерашнего; она верит только в завтра и послезавтра, сулящие вечное блаженство. Будущее для Гатуирии и Вариинги начнется завтра…
— Но я плачу не из-за мастерской и не потому, что видела дурной сон.
— Тогда вытри слезы.
— Не выйдет, они текут и текут — это от печали и радости.
— Что ты хочешь сказать?
— Я давно не была в Накуру — с тех пор, как едва не погибла на переезде. Накуру —
— Что же в этом плохого? — спрашивает Гатуирия. — Завтрашний Накуру отомстит за Накуру вчерашний. — Он хочет успокоить Вариингу.
— Это так. Накуру — источник слез и смеха.
— Аминь! — восклицает Гатуирия. — Накуру — земля чудес, превращающая печаль в радость. Позволь, я осушу твои глаза, моя любовь!
— Профессор вранья! — Вариинга притворно отталкивает Гатуирию. — Где это ты научился заморской привычке целоваться? Нет, все-таки живучи пережитки!
— А тебе хочется ласки туземцев! — смеется Гатуирия. Оба напевают строчки из народной песни.
Гатуирия.
Я тебя в объятиях сжимаю, Я тебя в объятиях сжимаю. Любимая, тебе не больно?Вариинга.
Ты меня в объятиях сжимаешь, Но не больно мне в твоих руках. Держи крепче и не отпускай!Гатуирия.
Мы уйдем с тобой отсюда вместе. Не бросай меня — озябну я один!Допев, Гатуирия крепко обнимает Вариингу.
— Кто научил тебя этой песне? — спрашивает Вариинга.
— Тот самый старик из Бахати, я тебе о нем рассказывал. Он же поведал мне легенду о Ндин-гури, продавшем душу злым духам, — отвечает Гатуирия.
— Но старик тебя учил не для того, чтобы ты обижал бедных девушек под покровом ночи.
— Слышала поговорку: в темноте даже плохой танцор чувствует себя уверенно!
Буду танцевать я на горе, Буду танцевать я на горе — Ведь в долину не пускает злой плантатор!— Уходи, дурной ты человек! — кричит сквозь смех Вариинга. — Видишь, на траве вечерняя роса и уже совсем стемнело.
— Иди ко мне, моя любовь! — шепчет Гатуирия ей на ухо и тянет за собой. — Господь бесплатно дал нам ложе из трав, ночной мрак послужит нам покрывалом!..
Глава двенадцатая
Когда в воскресенье утром Гатуирия приехал за Вариингой, она уже ждала его. Наряд ее был тщательно продуман. Гатуирия даже не сразу узнал ее.
На ней было платье народности кикуйю. Коричневая ткань, собранная у шеи в складки, обнажала левое плечо. На правом плече материя была сколота так, что напоминала цветок. Длинное одеяние доходило до щиколоток. Кисти вязаного кушака из белой шерсти доставали до земли. На ногах сандалии из леопардовой шкуры; ожерелье из разноцветного бисера; в ушах — серьги народности ньори. Волосы гладко зачесаны назад. Вариинга показалась Гатуирии истинным дитя красоты, исполненным всех прелестей, вдохновенным созданием взыскательного вкуса!