Психоделическая сублимация
Шрифт:
– Нельзя никому? – будто во сне произнес последнюю часть реплики своего клиента Зигфрид Шауфенбах, – и тут же спохватился: – А собственно говоря, почему?
– А-а-а, – не без энтузиазма протянул переполненный чувством собственной значимости Эрик Шнурбе, – значит, вам действительно интересно?
– Пожалуй, – нехотя согласился занятый своими мыслями парикмахер, – рассказывайте, почему бы и нет? Только, пожалуйста, сидите спокойно и не совершайте резких движений – не забывайте, что я все-таки за работой, которая не терпит производственного брака.
– Да-да, Зигфрид, разумеется. Итак, слушайте! Лет двадцать тому назад,
Осел этот был совершенно ничем не примечателен, разве что уши у него были чуть-чуть длиннее обычного, да глаза смотрели на мир не то чтобы печально, а, я бы даже сказал, тоскливо. При виде этого осла так и хотелось забиться куда-то в угол и горько заплакать. Особенно сильные эмоции осел, естественно, вызывал у многочисленных дам, которых коварный Этьен приглашал к себе под предлогом знакомства с его неизменным четвероногим другом. К тому же нагловатый красавец настоятельно требовал, чтобы приходившие к нему девушки непременно приносили ослу охапку свежевыкошенной травы. Все это, с женской точки зрения, разумеется, выглядело весьма романтично, чем неприхотливый и любвеобильный Этьен не переставал безнаказанно пользоваться.
Так продолжалось несколько лет. Этьен цинично играл на чувствах сентиментальных дам, неизменно разыгрывая перед посетительницами одну и ту же неплохо отрепетированную сцену: охапка свежевыкошенной травы, выражение любви и сочувствия бедному животному, краткий, но живописный рассказ о тяжелой жизни на островах и переселении во Францию, пожинание лавров и вкушение удовольствий, трогательное, но решительное расставание. Кстати сказать, четвероногий друг и сообщник Этьена Пуатье в его амурных делах тоже не оставался в накладе. По крайней мере, он всегда был сыт, находился в центре внимания все новых и новых очаровательных дам. Об этом мог мечтать, казалось бы, кто угодно, только не осел! Но весь парадокс ситуации и состоит в том, что он, хоть и был ослом, но именно у него было все то, о чем мог бы мечтать кто угодно, только не он.
И все бы, возможно, так и продолжалось еще долгие и долгие годы, если бы в один злополучный день Этьен Пуатье ни пригласил к себе в дом некую излишне романтичную и эрудированную особу. То ли взгляд четвероногого друга хозяина показался ей излишне удрученным, то ли она недавно перечитала “Золотого осла” Апулея – как бы то ни было изрядно подвыпившая дама совершенно безапелляционно заявила, что теперь она наконец окончательно определилась и готова подтвердить под присягой, что любит только – кого бы вы думали, Зигфрид? – совершенно верно – именно этого осла!
При упоминании своего имени парикмахер Зигфрид Шауфенбах неожиданно вздрогнул. Препротивная история Эрика Шнурбе стала изрядно раздражать его. Чтобы хоть как-то побороть устойчивое чувство отвращения
– И после этого они, конечно же, поженились?
– Кто? – удивился Эрик Шнурбе.
– Ну, не осел с девушкой, конечно, а этот ваш… Этьен Пуатье с одной из своих многочисленных дам?! Ведь после того, как настырная юная особа окончательно отбила у пройдохи Этьена его четвероногого друга – а я думаю, что все случилось именно так – у Этьена Пуатье не стало самого главного – его легенды, благодаря которой он столько времени втирался в доверие к беззащитным и искренним созданиям…
– Как бы не так, мой дорогой и наивный Зигфрид! Как бы не так! – В очередной раз излишне возбужденно затараторил посетитель. – Если бы все было так просто, неужели бы я стал рассказывать вам эту историю?!
– А что же в таком случае произошло? – с ужасом глядя на свои трясущиеся руки, переспросил Зигфрид Шауфенбах.
– А произошло то, что когда Этьен Пуатье понял, что его собственный осел в отличие от него самого обрел ту самую настоящую любовь, он просто-напросто не выдержал и… убил своего осла…
– То есть, как это – убил? – уставившись на рассказчика, переспросил Зигфрид Шауфенбах. – Ведь он не мог этого сделать?!
– Не мог, но сделал, – упрямо повторил Эрик Шнурбе, – я поэтому и рассказал вам эту историю.
– Да-да, конечно, – в какой-то прострации произнес парикмахер и совершил непроизвольно резкое движение рукой… Несколько капель крови выступили на гладко выбритой щеке Эрика Шнурбе.
– Вот черт, Зигфрид, да вы с ума сошли, – схватившись за порезанную щеку, воскликнул перепуганный рассказчик.
– Прошу прощения, Эрик, прошу прощения, – засуетился вокруг клиента неугомонный Зигфрид Шауфенбах и, продезинфецировав рану, добавил, – и все же я никак не могу поверить, чтобы Этьен Пуатье вот так запросто убил своего осла!
***
– Папа, папа, – лицо Гретхен выглядело бледнее мела, – скорее, ради Бога, скорее: Клара попыталась вскрыть себе вены.
– Что?! – Зигфрид Шауфенбах, размеренно покачивавшийся в кресле за традиционным прочтением журнала “Штерн”, резко вскочил на ноги и побежал вслед за перепуганной Гретхен в ванную комнату. – Срочно вызови скорую, – взволнованно добавил он.
– Я уже сделала это, – отреагировала Гретхен.
Медицинская бригада приехала так быстро, что Гретхен и ее отец не успели даже, как следует, перетянуть жгутом и забинтовать пораненную левую руку Клары. К счастью, как вскоре заявил благообразного вида довольно молодой врач, вены пострадавшей затронуты не были, и все, что нужно было сделать в данном случае – это продезинфецировать рану и наложить повязку.
– Мой вам совет, – прощаясь, участливо взял за плечо Зигфрида Шауфенбаха понимающий медик, – уложите вашу дочь в постель, дайте ей, если потребуется, снотворного и ни в коем случае не утруждайте ее расспросами. Сегодня ей необходимо отдохнуть. Завтра, пожалуйста, передайте Кларе, чтобы она пришла на перевязку. Да, и вот еще что, – стоя в дверях, нарочито растягивая слова, произнес он, – не волнуйтесь, ее самочувствие вполне удовлетворительно, чего… чего я бы не сказал о вашем…