Психология

Джеймс Уильям

310

странные звуки, в особенности неприятного характера, неясные очертания каких-то фигур (или ясно очерчен- ные страшные образы) и связанное с головокружением тревожное состояние ожидания. Последний элемент ин- теллектуального характера особенно важен. При виде того, как привычное для нас явление вдруг начинает осуществляться совершенно непредвиденным образом, мы чувствуем, что кровь как бы застыла на мгновение в жилах. У всякого из нас сердце перестало бы биться от страха, если бы стул в нашей комнате вдруг начал сам по себе двигаться по полу. На высших животных, как и на нас, таинственные, необычные явления произ- водят сильное впечатление. Мой друг Брукс рассказы- вал, что с его большим породистым псом сделалось нечто вроде эпилептического припадка, когда пес уви-

дел кость, двигающуюся по полу, не замечая нитки, при помощи которой ее двигали.

Подобные же факты приводят Дарвин и Романее. Со сверхъестественными образами ведьм и домовых свя- зываются другие элементы страха: пещеры, болота, га- ды, насекомые, трупы и т. п. Мертвец сам по себе вы- зывает инстинктивное чувство страха, которое, без сом- нения, обусловлено таинственностью смерти и которое при более близком знакомстве с трупом быстро рассеи- вается. Но ввиду того что страх, связанный с образами мертвецов, пещер и гадов, постоянно играет своеобраз- ную роль во многих случаях помешательства и при кош- марах, можно не без основания предположить, не со- ставляла ли эта ужасная обстановка, рисующаяся перед ненормально возбужденным воображением, когда-ни- будь в ранний период существования человека обычных условий его жизни. Ученый-эволюционист, слепо уверо- вавший в гипотезу развития, без труда объяснит такое явление, стоит только предположить, что мы при болез- ненном возбуждении мозга способны впадать в душев- ное состояние пещерного человека, которое при нор- мальных условиях подавлено впечатлениями, унаследо- ванными нами от позднейших поколений.

Известны еще некоторые патологические проявления страха и некоторые особенности в обнаружении обык- новенного страха, которые, пожалуй, можно объяснить с помощью унаследованных воспоминаний об условиях жизни наших предков — людей, даже животных пред- ков. При обыкновенном испуге мы или обращаемся в бегство, или, как бы наполовину парализованные, за-

311

мираем на месте. Последнее явление напоминает так называемый инстинкт притворной смерти, проявляемый многими животными. Линдсей в книге «Ум животных» замечает, что этот инстинкт требует большого самооб- ладания со стороны тех животных, которые проявляют его. Но на самом деле здесь нет никакой притворной смерти, и потому в самообладании не возникает ника- кой надобности. Это просто временный паралич от страха, паралич, который благодаря своей полезности стал наследственным. Хищное животное вовсе не дума- ет, что неподвижно лежащая птица, насекомое или ра- кообразное мертвы: животное просто не замечает их, так как его чувства, подобно нашим, гораздо скорее воспринимают движущийся, чем неподвижный предмет. Тот же самый инстинкт пробуждает спрятавшегося во время игры в прятки мальчика затаить дыхание, когда ищущий близко подходит к месту, где он скрывается.

Тот же инстинкт проявляет нередко и хищное жи- вотное, когда тихонько приближается к жертве, время от времени приостанавливаясь и оставаясь неподвиж- ным. Противоположный инстинкт побуждает нас под- прыгивать и махать руками, когда мы хотим привлечь чье-нибудь внимание; руководствуясь этим инстинктом, потерпевший кораблекрушение моряк при виде дальне- го паруса начинает неистово махать одеждой с плота, который носит его по волнам. Не представляет ли неко- торой связи с описанным нами инстинктом и то непод- вижное пребывание в скорченной позе, которое наблю- дается у помешанных и меланхоликов и сопровождает- ся общим беспокойством и страхом решительно перед всем на свете. Они не могут объяснить, отчего они бо- ятся пошевелиться, а в неподвижном состоянии чув- ствуют себя удобнее и безопаснее. Разве это явление не представляет большого сходства с состоянием притвор-ной смерти животных?

А вот другое странное болезненное явление, окре- щенное недавно довольно нелепым названием «агора- фобия». Человек, страдающий агорафобией, начинает дрожать от страха всякий раз, когда ему необходимо перейти одному через какое-нибудь открытое место или широкую улицу. Если у него хватает присутствия духа,го под прикрытием экипажа, медленно переезжающего через дорогу, или какого-нибудь прохожего ему удает-

ся перебраться на другую сторону. Но обыкновенно он не решается делать это и обходит площадь кругом, дер-

312

жась как можно ближе домов. Для цивилизованного человека эта эмоция совершенно бесполезна, но обра- тим внимание на постоянно наблюдаемую агора4юбиюнаших домашних кошек; вспомним также, что многие дикие животные, в особенности грызуны, стремятся всегда быть под каким-нибудь прикрытием и решаются на стремительное бегство по открытому месту только в самом крайнем случае (да и при этом норовят ук- рыться хоть на несколько мгновений за первый попав- шийся по дороге камень или кустик). Приняв в сообра- жение эти факты, мы готовы будем невольно задаться вопросом, не представляет ли агорафобия снова ожив- ший под влиянием болезни инстинкт, который был по- стоянным у наших предков и в общем полезен.

Глава XXVI. Воля

Волевые акты. Желание, хотение, воля суть состоя- ния сознания, хорошо знакомые всякому, но не поддаю-щиеся какому-либо определению. Мы желаем испыты- вать, иметь, делать всевозможные вещи, которых в дан- ную минуту мы не испытываем, не имеем, не делаем. Если с желанием чего-нибудь у нас связано осознание того, что предмет наших желаний недостижим, то мы просто желаем; если же мы уверены, что цель наших желаний достижима, то мы хотим, чтобы она осуще- ствилась, и она осуществляется или немедленно, или после того, как мы совершим некоторые предваритель- ные действия.

Единственные цели наших хотений, которые мы осу- ществляем тотчас же, непосредственно,— это движение нашего тела. Какие бы чувствования мы ни желали ис- пытать, к каким бы обладаниям мы ни стремились, мы можем достигнуть их не иначе, как совершив для на- шей цели несколько предварительных движений. Этот факт слишком очевиден и потому не нуждается в при- мерах: поэтому мы можем принять за исходный пунктнашего исследования воли то положение, что единствен- ные непосредственные внешние проявления — телесные движения. Нам предстоит теперь рассмотреть механизм, с помощью которого совершаются волевые движения.

Волевые акты суть произвольные функции нашего организма. Движения, которые мы до сих пор рассмат- ривали, принадлежали к типу автоматических, или реф- лекторных, актов, и притом актов, значение которых не

313

предвидится выполняющим их лицом (по крайней мере лицом, выполняющим их первый раз в жизни). Движе- ния, к изучению которых мы теперь приступаем, буду- чи преднамеренными и составляя заведомо объект же- ланий, конечно, совершаются с полным осознанием того, каковы они должны быть. Отсюда следует, что воле- вые движения представляют производную, а не первич- ную функцию организма. Это—первое положение,. ко- торое следует иметь в виду для понимания психологии воли. И рефлекс, и инстинктивное движение, и эмоцио- нальное суть первичные функции. Нервные центры так устроены, что определенные стимулы вызывают в из- вестных частях их разряд, и существо, впервые испыты- вающее подобный разряд, переживает совершенно но- вое явление опыта.

Как-то раз я находился на платформе с маленьким сыном в то время, когда к станции с грохотом подъехал курьерский поезд. Мой мальчик, стоявший недалеко от края платформы, при шумном появлении поезда испу- гался, задрожал, стал прерывисто дышать, побледнел, заплакал, наконец, бросился ко мне и спрятал свое ли- цо. Я не сомневаюсь, что ребенок был почти столь же удивлен собственным поведением, как и движением по- езда, и во всяком случае более удивлен своим поведе- нием, чем я, стоявший возле него. Разумеется, после то- го как мы испытаем на себе несколько раз подобную реакцию, мы сами научимся ожидать ее результатов и начнем предвидеть свое поведение в таких случаях, да- же если действия остаются при этом столь же непроиз- вольными, как и прежде. Но если в волевом акте мы должны предвидеть действие, то отсюда следует, что только существо, обладающее даром предвидения, мо- жет совершить сразу волевой акт, никогда не сделав рефлекторных или инстинктивных движений.