Психомодератор. Книга 1. Разделение
Шрифт:
С каждой новой игрой, с каждым уровнем погружения в ментальные лабиринты Зала Мнемозины, Декарт всё больше раскрывался, позволяя себе исследовать те области сознания, которые обычно держал под строгим контролем. Он обнаружил, что забыл о своих внутренних противоречиях и теоретических конструкциях. Рядом с Авророй все это казалось менее важным. Её присутствие, её смех, её необычные наблюдения создавали особое пространство, где обычные правила его рационального мышления приостанавливались.
Позже они сидели в небольшом кафе на одном из верхних уровней Зала, откуда открывался потрясающий вид
— Знаешь, — сказала Аврора, глядя на кружащиеся внизу светящиеся образы, — я раньше думала, что познание — это всегда серьезный, почти суровый процесс. Много усилий, мало радости. А сейчас смотрю на все это, — она обвела рукой окружающее пространство, — и думаю: почему бы обучению не быть радостным? Почему бы не соединить игру и познание?
— Эффективность, — автоматически ответил Декарт. — Игровые элементы могут отвлекать от…
Он остановился на полуслове, осознав, что вернулся к своему обычному режиму анализа и критики. Это был словно рефлекс, сработавший помимо его воли.
Аврора заметила эту внезапную паузу и наклонила голову, изучая его лицо.
— Что-то не так?
— Нет, просто... — он помедлил. — Я заметил, что иногда отвечаю не задумываясь, по привычке. Словно часть меня работает на автопилоте, выдавая стандартные аргументы.
Она улыбнулась с пониманием.
— Это нормально. У всех нас есть привычные паттерны мышления. Важно то, что ты это осознаешь.
— С тобой я... осознаю больше обычного, — признался Декарт, удивляясь своей открытости.
Их взгляды встретились, и на мгновение возникло ощущение глубокой связи, выходящей за рамки обычного общения. Затем Аврора мягко коснулась его руки.
— Пойдем, покажу тебе еще одно место. Думаю, оно тебе понравится.
Глава 4. Эмоции.
Город встретил их серым туманом, обволакивающим здания подобно гниющему савану древнего бога. Майя-покрытия проспекта пульсировали, то расширяясь до головокружительных бесконечностей, то сжимаясь с такой неумолимой настойчивостью, что казалось, блеклые стены зданий вот-вот схлопнутся в точку, раздавив их между безжалостными каменными ладонями. Воздух пах влажной ржавчиной и чем-то неуловимо сладким, почти тошнотворным — как цветы, распускающиеся на разлагающейся майе.
— Держись ближе, — произнесла София, её глаза непрерывно сканировали окружающее пространство, препарируя реальность с клинической точностью. — В подобных конструкциях сознания даже расстояние в несколько шагов может превратиться в непреодолимую пропасть. Здесь метрика пространства — функция от эмоционального состояния.
Аврора кивнула, заставляя себя дышать размеренно и глубоко. Страх пульсировал внутри, как второе сердце, нарастая с каждым ударом, но годы тренировок не прошли даром — она удерживала его под контролем, не позволяя разрастись до паники, превращая в холодную, управляемую бдительность.
— Куда мы направляемся? — спросила она, модулируя голосовые связки так, чтобы звучать профессионально
— К эпицентру, — ответила София, её силуэт на мгновение размылся, словно растворившись в тумане, но тут же восстановил четкость. — Подобные конструкции всегда имеют центр, сингулярную точку, из которой исходят все искажения. Обычно это место, имеющее особое значение для создателя мира — сакральное или травматическое.
Они двигались по улицам, которые, казалось, переписывали себя с каждым их шагом, как живой текст, редактируемый невидимым автором. Вывески магазинов меняли названия, складываясь в странные анаграммы, витрины отражали не их фигуры, а силуэты каких-то иных существ — искаженных, многоруких, с глазами, расположенными в геометрически невозможных местах. Номера домов перетекали из цифр в символы, а потом складывались в непроизносимые формулы, которые Аврора почти понимала, но смысл ускользал в момент осознания.
— Я изучала досье Локтингейла, — сказала София, не оборачиваясь, её голос звучал странно отчужденно, словно доносился не из горла, а из воздуха вокруг них. — О местах, которые для него что-то значили. Среди них библиотека нашей Обсерватории синхронизации сознаний, плюс Зал Мнемозины и…
Аврора уже не слушала, её сознание затопило пронзительное осознание — София перечисляет их с Декартом места, точки пересечения их совместных маршрутов. Лабиринты ассоциаций и воспоминаний, куда они погружались вместе, разделяя интимность ментального соприкосновения. Холодная волна прошла по позвоночнику. От этого стало совсем не по себе. Кажется, она точно здесь не случайно — она мишень, а может, и приманка.
Но не успели они сделать и десятка шагов, как из тумана впереди соткалась фигура, возникая из ничего, словно концентрируя в себе частицы серой мглы. Сначала Аврора приняла её за человека — силуэт был гуманоидным, с узнаваемыми очертаниями головы и конечностей. Но чем ближе он подходил, тем яснее становилось, что это нечто совершенно иное, нечто, принадлежащее не физической реальности, а царству кошмаров.
Существо состояло из фрагментов, словно кто-то разбил зеркало и склеил осколки в приблизительную форму человека, не заботясь о плавности линий и пропорциях. В каждом осколке отражалось что-то своё — где-то одинокий глаз, моргающий не в такт остальным, где-то кусок плоти, покрытый пульсирующими венами, где-то фрагмент городского пейзажа, невозможный с точки зрения перспективы. Оно двигалось рывками, каждое движение сопровождалось звуком бьющегося стекла, пронзительным и болезненным для слуха.
— Не смотри ему в глаза, — предупредила София, её голос стал жестким, командным. — И не показывай страха. Оно питается страхом, трансформирует его в материю своего существования.
Легко сказать, подумала Аврора, чувствуя, как холодеет всё внутри, как сознание съеживается, инстинктивно пытаясь сделаться меньше, незаметнее. Существо приближалось, и теперь она видела, что в центре этой мозаики из осколков пульсирует нечто похожее на сердце, но не органическое — оно было сделано из тысяч крошечных шестеренок, вращающихся с сухим, механическим звуком, который отдавался в её собственной груди металлическим эхом.