Психомодератор. Книга 1. Разделение
Шрифт:
— Не двигайся, — прошептала София, застыв в неестественной позе, словно она сама превратилась в скульптуру. — Смотри сквозь него, не на него. Отрицай его существование своим восприятием.
Аврора заставила себя дышать ровно, вспоминая техники регуляции, которым её обучали. Это не реально. Это конструкция. Это просто проекция страха, материализация чьих-то кошмаров. Она сосредоточилась на мысли о том, что всё это — лишь искаженное отражение чьих-то эмоций, не более материальное, чем сон, который можно развеять пробуждением.
Существо остановилось в нескольких шагах от них, его голова дергалась из стороны
А потом... оно сорвалось с места с оглушительным звуком разбитого витража и дико ринулось по направлению к психомодераторам. Его движение сопровождалось нечеловеческим ревом, в котором слышались отголоски множества голосов, слившихся в какофонию боли и ярости.
София с кошачьей грацией оттолкнула Аврору в одну сторону, сама отпрыгнув в другую. Существо пронеслось между ними, разрезав пространство, как нож, и неестественно развернулось, нарушая все законы физики и инерции. Его новая траектория была направлена прямо на Аврору, и в этот момент она увидела среди стеклянных фрагментов, составляющих монстра, осколок с отражением Когиты — искаженного ужасом.
София закричала и активировала технику, которую Аврора узнала по комплексу жестов и вокализации “Ментальное эхо”:
— Эго мультипликум, рефлексио плюраль, омнес симуль! — её голос разрезал воздух, словно ритуальный нож, а руки разошлись в стороны, ладони повернулись к себе, как будто она смотрела в зеркала.
Пространство вокруг заколебалось, и с разных сторон материализовались идентичные копии Софии — не цельные, а скорее призрачные эхо-проекции, каждая из которых повторяла движения оригинала с микроскопической задержкой. Эти фантомы одновременно бросились на существо, схватили его стеклянные конечности, фиксируя в пространстве.
— Я долго не сдержу! Беги! — крикнула София, её персона исказилась от напряжения, а по рукам, удерживающим монстра, побежали тонкие порезы, из которых сочилась кровь неестественно яркого цвета.
Аврора побежала прочь, повинуясь инстинкту самосохранения, но через несколько шагов резко остановилась. Нет! Я психомодератор! Я не жертва, я инструмент восстановления порядка. Она развернулась персоной к кошмару, чувствуя, как внутри разгорается решимость, вытесняя страх.
С четкими, выверенными движениями она активировала технику, входящую в арсенал каждого психомодератора, но требующую исключительной концентрации:
— Веритас мемориа, фальситас диссольво, кларитас ментис! — её голос приобрел особую резонансную глубину, а руки совершили жест, словно она просеивала песок сквозь пальцы, отделяя зерна истины от плевел иллюзии.
Воздух вокруг существа заискрился, словно через него пропустили электрический ток. Стеклянные фрагменты его личины начали вибрировать с такой частотой, что их очертания размылись. Искаженные отражения в осколках замерцали и стали проясняться, обретая целостность и связность. Механическое сердце-часовой механизм замедлило свой лихорадочный ритм, шестеренки начали вращаться в гармоничной последовательности.
Монстр превращался —
— Ты справилась, — в голосе Софии проскользнуло нечто похожее на одобрение, редкое в её обычно бесстрастных интонациях. — Многие в подобной ситуации поддаются панике, позволяют кошмару диктовать правила восприятия. Здорово, что ты воспользовалась “Мнемонической фильтрацией” — она даёт возможность отделять истинные воспоминания от ложных, созданных под влиянием травм или внешнего ментального вмешательства.
— Это было... существо из стекла? — спросила Аврора, чувствуя, как адреналин медленно отступает, оставляя после себя опустошение и странную ясность мысли.
— Нет, — покачала головой София, сканируя взглядом окружающее пространство, словно ожидая появления новых угроз. — Это была манифестация страха перед фрагментацией личности. Обычно такие проявляются, когда создатель мира боится потерять себя, распасться на части, когда его сознание находится на грани диссоциации.
Они продолжили путь через лабиринт изломанной реальности. Город вокруг них становился всё более искаженным и сюрреалистичным — здания изгибались под невозможными углами, словно застывшие в момент мучительного изгиба позвоночника; фасады домов покрывались пульсирующими венами и артериями, по которым текла не кровь, а жидкий свет. Асфальт под ногами трансформировался с каждым шагом: временами становился мягким и податливым, как живая плоть, засасывая ботинки, словно голодный рот; иногда кристаллизовался до алмазной твердости, отзываясь на каждый шаг мелодичным звоном.
Небо над ними, клубящееся и нестабильное, перетекало от пепельно-серых оттенков зимнего отчаяния до глубокого кроваво-красного закатного неистовства. Облака формировали причудливые узоры, в которых на долю секунды проступали человеческие персоны, искаженные немым криком, прежде чем снова раствориться в хаотической массе атмосферных завихрений.
На перекрестке двух улиц, где законы геометрии окончательно капитулировали перед безумием создателя этого мира, возвышалась массивная конструкция, которая словно прорастала из недр земли — гротескное сплетение ржавеющих металлических балок, витиеватых проводов, испускающих синие электрические разряды, и полупрозрачных органических трубок, пульсирующих в тревожном, аритмичном ритме. Вся конструкция слабо гудела на низкой частоте, вызывающей дискомфорт в костях черепа и заставляющей внутренние органы резонировать в болезненной симпатии.
— Что это? — спросила Аврора, не в силах отвести взгляд от этого архитектурного кошмара, хотя глубинные инстинкты кричали о необходимости бежать.
— Нервный узел, — ответила София, её голос звучал напряженно, с еле уловимыми нотами трепета. — Одна из ключевых точек этой реальности, нечто вроде синаптического перекрестка в нейронной сети мира. Если мы сможем дезактивировать его, это значительно ослабит контроль создателя над конструкцией, внесет диссонанс в симфонию его ментального диктата.