Псы Вавилона

Атеев Алексей Григорьевич

– Зря иронизируете.

– А вы что, действительно верите во всю эту чепуху?

– Без сомнения.

– Хорошо. На минутку представим, что вы правы. Приехал этот охотник… Что дальше?

– Он, наверное, расскажет.

– Да уж, конечно, пусть введет в курс дела. Но я, собственно, не о плане мероприятий. Это, так сказать, вторично. Нам-то с вами данная затея ничего доброго не сулит. Разве нам плохо живется? Спокойно, размеренно… Вот вы говорите: милиционер пропал. А ведь данный факт куда более опасен, чем сожжение дома какого-то там шанхайского поселенца. Исчез представитель власти. С этим шутить не будут. Начнется следствие, всплывет и ваше участие.

– Конечно, вы правы, – чуть подумав, начал Фужеров. – Но ведь тоска смертная в этой дыре. И вы, как я наблюдаю, тоже маетесь. Картишки, бильярд –

конечно, таким образом время убивается. Но есть ли смысл в подобной жизни?

– Что же мне, на домну идти, стать в первые ряды комсомольцев-строителей?

– Не перебивайте! Возможно, напоследок провидение посылает нам шанс пережить единственное и неповторимое приключение. А ради него можно и рискнуть всем.

– Как высокопарно.

– Не отрицаю.

– Вот и рискуйте, если есть к сему интерес.

– Но ведь и вы всю жизнь ходили по лезвию бритвы. Во имя чего? Деньги разве были вам нужны? И я читаю профессиональному игроку лекцию о смысле риска!

– Пристыдил, куманек, пристыдил. Задел, так сказать, потаенные струны души. Я не против риска, когда он оправдан. Возможно, деньги в жизни и не главное, но они, так сказать, эквивалент, мерило успеха или неудачи. А здесь что? Какие-то ожившие мертвецы. – Дядя Костя иронически засмеялся. – Во-первых, я в подобные бредни не верю, а если даже нечто подобное имеет место, то не мое это. Не мое! Но поскольку вы правы на тот счет, что я привык к риску, можно попробовать испытать судьбу в очередной раз. А посему вы меня уговорили. Пускай приезжает ваш приват-доцент и вступает в борьбу с демонами. А я предоставлю ему жилплощадь.

ГЛАВА 8

1

«Стоит ли верить всему, что слышишь?» – меланхолично размышлял Шахов, слушая доклад начальника оперативного сектора лейтенанта НКВД Федорова. В настоящий момент его мысли витали весьма далеко от происходящего в Соцгороде. Даже ежедневный осмотр в бинокль поднадзорной территории был на время заброшен. Все приелось. Беспросветная тоска овладела Александром Кирилловичем. Вот уже два дня он пребывал в странном, неопределенном состоянии, которое характеризовалось полным отсутствием каких-либо желаний и помыслов. Работа надоела. Окружающие вызывали стойкое отвращение. Вот напротив сидит этот белобрысый молокосос, открывает и закрывает папки, перелистывает бумажонки, считая себя чертовски умным и деловым, а того, дурак, не знает, что в любую минуту может слететь со своего стула и угодить, так сказать, в «неведомые дали». Сегодня он чувствует себя царем и богом в этой дыре, именуемой «передним краем социалистического строительства», а завтра его самого могут бросить в застенок.

– Раскрыта террористическая группа полковника царской армии Томиловского, – бубнил Федоров, – Томиловский арестован, сейчас дает показания… – Голос лейтенанта начал отдаляться и наконец вовсе исчез из сознания. Шахов, поглощенный своими мыслями, перестал воспринимать доклад подчиненного. Персональное бытие занимало его значительно больше, чем высосанные из пальца истории про террористов, шпионов и вредителей.

До сих пор Александр Кириллович не особенно задумывался о смысле собственной жизни. Ну, ест, спит, работает… Приносит пользу государству, стоит на страже его безопасности. Как будто общее направление верное. Солдат должен выполнять приказы. Но, с другой стороны, ведь он живой человек, а не автомат. Приказ вроде бы снимает моральную ответственность… Но снимает ли? Да, перед законом он чист. Но как быть с собственной совестью? В конце концов, может ли он сам себе сказать, что живет правильно? Хороший ли он человек или так себе, дрянцо? Ведь невинных арестовывает. Взять хотя бы этого Томиловского. Шахов внимательно ознакомился с делом бывшего царского полковника. Какой он террорист? Старик, доживающий последние дни и мечтающий лишь об одном: чтобы его оставили в покое. Конечно, встречаются всякие, есть и откровенные враги, но таковых меньшинство. Значительно больше все же безвинных, перемалываемых безжалостной мясорубкой государства. А он – один из тех, кто приводит в движение эту мясорубку. По сути, он – самый настоящий опричник. И что самое страшное, до последнего времени исполнял эту роль с удовольствием. Почему так случилось? Рос в интеллигентной семье, читал правильные книжки, верил

в идеалы, ненавидел насилие. И вдруг все изменилось. В чем причина? Можно, конечно, списать все на обстоятельства. Гибель родителей, революция… Он еще, по сути, мальчишкой прилепился к этому Латышеву, нахватался матросских словечек и повадок. Потянуло на романтику. Простительно по молодости. Но ведь и тогда прекрасно видел: романтика замешена на крови. Весь суд, правый иль не правый, заключался в двух словах: «именем революции!», а вместо точки – пуля. Куда же, с позволения сказать, пропали идеалы? А может, и идеалов никаких не имелось? А на самом деле хотелось власти. И он эту власть получил. Причем неограниченную. Временами, безусловно, делалось не по себе. Но тут спасали исторические параллели: якобинцы, Робеспьер… Однако революционная романтика довольно быстро сменилась обычной рутиной. Вот тогда бы остановиться, оглянуться… Но нет. Не хватило решимости? Какое там… Даже не возникло подобного желания. Он упивался своей ролью карающего меча революции. И только теперь…

– В показаниях Гриценко имели место высказывания на тот счет, что в механослужбе цеха засели вредители… – продолжал монотонно излагать Федоров. Шахов машинально кивнул. Голос лейтенанта вновь превратился в невнятный гул. Шахов вернулся к своим мыслям.

Почему только сейчас он стал задумываться над своей жизнью? Трудно сказать. Возможно, причиной тому одиночество. Еще месяц назад, когда семья находилась рядом, не хватало времени даже на общение с сыном, тут уж не до глупого самокопания. Теперь пустота начала наполняться химерами. Что все-таки послужило толчком для смятения в душе? Не отношения ли с гражданкой Авдеевой? Ее покорность и одновременно упрямство. Мол, готова на все, но твоей никогда не буду. Так, значит, просто оскорбленное мужское самолюбие говорит в нем? Неужели столь примитивно? Не то все, не то… Девица тут ни при чем. Его, конечно, тянет к ней, но ведь не юнец же он, чтобы потерять голову. Тут другое, другое…

Но что?

В последнее время его мучит один и тот же кошмарный сон. Какое-то подземелье… мертвец не то в гробу, не то в саркофаге. Черное, словно обугленное лицо. Полное отсутствие волос на голове… Мертвец неожиданно поднимается и, растопырив руки, пытается поймать его. Саша мечется по подземелью в поисках выхода, бросается из стороны в сторону, словно загнанная крыса. Дурацкий, конечно, сон, но ведь эти образы чем-то порождены? Помнится, в отрочестве имело место нечто подобное. Археологические раскопки, которые вел довольно странный господин… Как там его имя?.. Забыл, все забыл! Он, помнится, показывал нечто подобное…

– Теперь об американце, – неожиданно для себя услышал Шахов и встрепенулся.

– Что там?

– В настоящее время находится в календарном отпуске, – стал докладывать Федоров. – Несколько дней провел за городом в обществе этой девицы Авдеевой.

Шахова будто ударили под дых. Он судорожно вздохнул, помял ладонью лицо.

– Дальше.

Федоров пожал плечами:

– Ничего противоправного не замечено. Милуются парень с девкой… – Он хмыкнул. – Дело молодое.

Шахову послышалась в голосе лейтенанта скрытая ирония. Ведь наверняка знает, что Шахов встречался с Авдеевой в гостиничном номере. Он взглянул в лицо Федорову. Оно выглядело глуповато-невозмутимым.

– Авдееву я привлек к сотрудничеству, – сообщил Шахов подчиненному, словно оправдываясь, и сам удивился, зачем он это сказал.

Федоров понимающе кивнул.

– Во всяком случае, даже если этот Смит ни в чем не замешан, за ним все равно нужен пригляд.

– Это уж точно, – подтвердил лейтенант. – Теперь последнее…

– Что еще?

– Непонятные дела творятся на Шанхае.

– А именно?

– Помните смерть мальчика? Его еще как будто укусила змея.

– Весьма смутно.

– Так вот. Именно умерший мальчик, его фамилия Скворцов, стал причиной волнений.

– Волнений?! Это как же понимать?

– Возможно, волнений – слишком сильно сказано. Тут больше подходят определения: темнота, мракобесие. Одним словом, несколько шанхайских стариков раскопали могилу мальчика.

– Зачем?!

– Якобы мальчик вовсе не умер.

– То есть как?

– Я же говорю: мракобесы. Раскопали, забили в труп кол. А потом, собрав толпу, отправились к дому покойного и сожгли его.