Псы Вавилона

Атеев Алексей Григорьевич

– А какой он был, батька?

– Да ничего особенного. Плюгавый мужичишка. Невысокого росточку, волосня длинная.

– Отчего же его слушались?

– Взор имел особый. Самого здоровенного бугая или, скажем, матроса мог взором укоротить. Только глянет, у того уж душа в пятки. И нрав бешеный имел. Чуть что – за нагайку или за «маузер» хватался. Ой, крутенек!

– А ты, значит, в полковых женках обреталась? – хохотнул Павел.

– Не кори зазря, голубок. Я, могеть быть, хреста и не ношу, зато жизни сроду не страшилась. Через это и сюда попала. Жила с одним хрычом в Екатеринославе. Его замели за старые грехи и сюда сослали. А я как дура за ним потащилась. Он помер, бедолага. Ну-ка помыкайся

в палатке на морозе. Тут первые года вообще ад кромешный стоял. Ну, ничего. Притерлась, обжилась… – Старуха крякнула, поднялась с табурета и вышла из дома. За окном загромыхало железо, и она вновь показалась на пороге.

– Глянь-ка на ведро. Залудить можешь?

– Да тут ржа одна. Выкинь да новое купи.

– Эвон ты какой скорый. Выкинь! Так и прокидаться недолго.

– Ладно, старая, будет тебе ведро. Присядь, чего мельтешишь. Лучше еще чего расскажи, а я после обеда полежу чуток, чтобы жирок завязался. Врешь ты складно, балакай дальше. Ты вот толкуешь про жизню свою веселую. Тогда поясни, откуда ведовскую науку знаешь? Ведь не деревенская. В городе разве этому научишься?

– Хучь и не в селе воспитана, это ты верно подметил, а кой-чего умею, – сообщила старуха, убирая пустую миску и жбан с самогоном. – Об этом гутарить нельзя, да больно ты мне приглянулся, отчего с добрым человеком не покалякать. Тем паче парень ты прохожий, сегодня есть, а завтра и нет. Перед тобой душу открыть не боязно. Это здешние недоумки меня знать не хотят. Боятся и не любят. Ну да леший с ними. Сами по уши в говне измазаны. Ведовской науке я научилась у бабки своей. Мы, знаешь ли, курские. Это уж потом в Юзовку перебрались. Бабку, понимаешь, в деревне тоже не терпели. Убить даже хотели. Наговаривали на нее всякое. Будто заломы на полях делает…

– Какие такие заломы?

– Или не слыхал? На пшеничном поле или там на ржаном колосья согнуты и надломлены. Вроде кружок, а в нем стебли спутаны, только в центре несколько целых торчит. Так вот, кто сожнет залом – помрет, кто съест хлеб из муки от заломов – тоже помрет, а если солому из залома постелить в хлеву– скотина околеет. Вот на бабку мою и наговорили, будто она этим делом занимается.

– Может, не без оснований?

Салтычиха оставила реплику Павла без ответа.

– Вот бабуська и передала мне свои знания, – продолжила она. – Хорошая была старушонка, только помирала тяжко. Мучилась очень. То с кровати соскочит, на пол грохнется, то на карачки встанет и давай мяукать. Ужасть прямо.

– Чепуха!

– Как это чепуха?

– А так. Брехня. Не верю я в нечистую силу. Человек страшнее любой нечисти. Такое вытворяет, куда там черту.

– Дак черт его и водит. А ты думаешь, сам он, что ли, дурковать начинает? Беси подначивают. Вот у нас на Шанхае на днях тоже объявились.

– Черти, что ли?

– Кто их знает. Мальчонка один ни с того ни с сего помер. Вроде гадюка укусила. Не успели схоронить, стал домой являться.

– Ну ты даешь!

– Погоди смеяться. Могилку его раскопали, а он лежит жив-живехонек.

– Мура.

– Сам ты – мура! Кол в грудь забили, а оттуда кровища как хлыстанет. Свежая кровища…

– Лично видела?

– Сама не бачила, но старики, которые раскапывали могилу, врать не станут. Не такие люди. Потом в дом к родне сунулись. Где покойник, значит, проживал. И те все тоже упырями стали.

– Кем?!

– Упырями, которые кровь из живых сосут.

– Ну и дела у вас творятся. Бежать отсель надо, пока мертвец не вцепился.

– Ты послушай дальше. Народ решил эту нечисть извести. Выволокли на свет, так они шипеть начали, чистые змеи. Сама видела.

– Ну а дальше?

– Пристукнули их.

– Неужели убили? Расскажи кому – не поверят.

– И

хату сожгли.

– Дела!

– И вот что тебе еще скажу. В семейке этой двое взрослых было, отец да мать, а ребятенков трое. Один, значит, помер, другой в пожаре сгорел, а девчонка старшая так и пропала. Ни среди живых ее нет, ни среди мертвых. Куда, спрашивается, делась?

– А, по-твоему, куда?

– Затаилась, видать. А по ночам выходит и по поселку рыщет.

Павел в сомнении почесал затылок:

– Не верится что-то.

– Это уж как угодно. За что укупила, за то и продаю. И вот еще какая оказия. Был тут один мильтон. Хохлов по фамилии. Житья, понимаешь, не давал. За самогонку эту гонял, да и так… И вдруг пропал.

– Куда, интересно?

– Кто его знает.

– Замочили, может, деловые?

– Дураков нет кипеш из-за мильтона поднимать. Себе дороже. Никто его не мочил.

– Да что же с ним тогда случилось?

– Думаю, тоже…

– Ты все какими-то загадками выражаешься. Тоже… оно же… Ничего не пойму.

– Мильтон, видно, с мальчишкой хотел разобраться. Ему скорее всего доложили местные стукачи: мол, бродит нелюдь. Он, как и ты, не поверил. Ну и напоролся.

– Убил его, что ли?

– Не убил, а укусил. Мне бабуська-покойница рассказывала про нечисть. Упырь что оборотень, может принять любой вид, хоть собакой перекинуться, хоть мышью. Запираться от него нет смысла, в саму махоньку щелку проскользнет. А убережение одно – хреста православного он опасается. Если, скажем, на двери дома выжечь хрест свечкой, принесенной из церкви в четверг на страстной неделе, не сунется… А может, и сунется, кто знает. Чеснок, говорят, еще помогает. Но если упырь кого укусит, тот сам в упыря и оборотится. Так и с мильтоном, должно, случилось.

2

Читатели, наверное, уже поняли, что Павел вовсе не был странствующим точильщиком, а работал в милиции, хотя и совсем недавно. Жизнь его ничем не отличалась от тысяч жизней молодых комсомольцев, приехавших в Соцгород, как говорится, по зову сердца. В этих словах нет ни капли иронии. Большинство комсомольцев прибыли сюда не за длинным рублем, не в надежде получить тепленькое место, а именно горя желанием принять участие в величайшей стройке страны.

Биография у Павла Родюкова была самой обычной. Родился и вырос в Рязани. Работать начал учеником слесаря в тамошних железнодорожных мастерских. Потом – армия, где он и вступил в комсомол, а демобилизовавшись, попал в Соцгород по комсомольской путевке. На работу в милицию получил направление в горкоме комсомола после разговора с инструктором.

– Ты, я вижу, парень не промах, – заявил инструктор. – Тем более действительную проходил в погранвойсках. Давай-ка в угро [17] . Там толковые и крепкие ребята ой как нужны.

– Но я бы хотел по специальности, – попробовал возразить Павел. – К инструменту руки тянутся.

– А у классового врага и разного несознательного элемента руки тянутся к народному добру. Хулиганы и пьяницы еще не полностью изжиты из социалистического быта. Вот, к примеру, – инструктор взял со стола городскую газету, – «На гражданина Золотейчука, проходившего по территории щитового городка, напали трое неизвестных, отняли у него карманные серебряные часы и денежные документы на сумму 5 с половиной тысяч рублей…» Читаем дальше: «У гражданки Жидковой, проживающей на деревообрабатывающем комбинате (барак № 2), похищены домашние вещи на 400 рублей». Или вот еще: «У Петровых из сарая уведена корова».

17

Угро – уголовный розыск.