Псы Вавилона

Атеев Алексей Григорьевич

– Но я не вредитель. Напротив, хочу помочь. Вы даже не представляете, какая всем грозит беда. Это посерьезней, чем стекло в подшипнике.

– Извините, Николай Николаевич, но нам виднее, что главное и что второстепенное. – В голосе Шахова послышались металлические нотки. Однако он тут же переменил тон: – Давайте-ка лучше еще выпьем.

– Н-да, – заметил Всесвятский, – как все-таки время меняет людей.

– Вы о чем?

– Вспоминаю вас шестнадцатилетнего. Волнистая шевелюра, мечтательные глаза… Я думал, вы станете поэтом, писателем, учителем, в конце концов, но уж никак не ожидал увидеть… – Всесвятский не договорил, взял папиросу и закурил.

– Опричника, хотите вы сказать? – закончил за него Шахов.

Всесвятский развел руками.

– Ладно, пусть

будет опричник. Но я, простите, не виноват. Выбирать не приходилось. Приехал тогда в семнадцатом в Питер. Сообщают: родители убиты во время бандитского налета. Кто убил? За что? Голова кругом идет. На уме одно – найти злодеев. Подвернулся один «братишка». Отыщем, говорит. Шагай за мной. Привел сначала в Центробалт, потом в Смольный. Стал я при нем вроде адъютанта. И такая жизнь интересная началась, что я про все на свете забыл, каюсь, и про убиенных родителей в том числе. И, понимаете, если до сих пор в голове моей был полный сумбур, то тут вдруг все стало просто и ясно. Всю предыдущую жизнь я слышал лишь одни высокие слова: про вековое угнетение народа, про царскую камарилью, про сатрапов… И хотя мой отец и большинство его друзей как будто ненавидели существующий строй, но существовали они от щедрот этого строя и сами отнюдь не бедствовали. Свергли царя, к власти пришли люди, подобные моему отцу. И ничего не изменилось. Голод, разруха, а они произносили речи о войне до победного конца. И, кстати, вы тоже были одним из таких людей. Я же помню наши разговоры возле костра. Вы прекрасно разбирались в происходящем, однако предпочитали сидеть анахоретом [30] в степи и ни во что не вмешиваться. А те, другие, к которым я примкнул, возможно, и не разбирались в политических тонкостях, однако точно знали, кто друг и кто враг. И неудивительно, что они вскоре скинули болтливых присяжных поверенных.

30

Анахорет – отшельник.

– А вы не думали в тот момент, что кто-то из субъектов, подобных вашим новым друзьям, расправился с вашими же родителями?

– Думал, еще как думал. Даже знал почти наверняка. Всякое пришлось повидать, а мои, как вы выразились, «новые друзья» были скоры на расправу.

– Так вы их оправдываете? – изумленно спросил Всесвятский.

– Что вы такое говорите? Как можно!..

– Но из ваших слов вытекает…

– Рушилась связь времен. Отец шел на сына, брат на брата… Допустим, с ними бы ничего не случилось. Как бы в таком случае повернулась моя судьба? Особо гадать не приходится. Бегство на юг, участие в белом движении… Потом эмиграция…

– Возможно, у белых вам бы тоже понравилось, – иронически заметил Всесвятский. – Они были весьма прямолинейны и опять-таки долго не разговаривали. Помню в Джанкое возле станции целую вереницу повешенных на телеграфных столбах…

– Подобные предположения меня оскорбляют! – запальчиво выкрикнул Шахов.

– Но вы только что сами попытались спрогнозировать возможные повороты собственной судьбы. Я просто развил ваши взгляды. Ведь, в принципе, вам было безразлично, кому служить. Главное, чтобы кто-то решал за вас. Вот и сейчас, следуя персту указующему, видите в каждом потенциального вредителя или шпиона. Поскольку вы человек образованный и способный логически размышлять, то понимаете, что всю страну в прокрустово ложе идеологии вместить невозможно. Подчиненный ваш, допрашивавший меня, либо дурак, преисполненный служебного рвения, либо очень хитрый пройдоха. Он прекрасно видел – документы мои в порядке, тем не менее набросился на меня «аки лев рыкающий». Но ведь вы – человек иного уровня и воспитания, однако полностью оправдываете его действия. Будь на моем месте другой, как вы справедливо заметили, он бы ночевал в камере. Вот вы насмешливо выразились в отношении русской интеллигенции. Мол, только болтали. Однако у тех людей имелись принципы.

– А у меня, значит, их нет?

– Выходит, что так.

– Ошибаетесь, Николай Николаевич. Я –

коммунист и горжусь этим. Генеральная линия партии – вот мой главный принцип. Стрелка компаса всегда указывает в одном направлении, сколько ни верти саму коробку компаса. И генеральная линия партии не подвержена колебаниям, как бы разные троцкисты-зиновьевцы ни пытались извратить ее.

– Стрелка компаса действительно указывает на север. Не заведет ли она вас в вечную мерзлоту? – насмешливо заметил Всесвятский.

– Попрошу не вести в моем присутствии антисоветские разговоры! Только в память о нашем знакомстве…

– Вы не арестовываете меня? За чем же дело стало? Вот телефон. Звоните.

– Арестовывать вас я, конечно, не буду, но попрошу выбирать выражения!

– В таком случае, чтобы не нарушать ваше идеологическое девство, я лучше откланяюсь. На дворе уже светает.

– Вы меня обижаете. – Шахов явно выглядел смущенным. – Несмотря на различие во взглядах, ведь мы остаемся друзьями?

Всесвятский пожал плечами. Потом взглянул на хозяина.

– Знаете, в чем ваша проблема? В душевном одиночестве. И семья имеется, и служба, и как будто убеждения, а по сути вокруг вас пустота, вакуум. В идеале вы бы желали иметь спокойную, необременительную должность, вроде почтмейстерской. Ни от кого не зависеть и ни за что не отвечать. Но нынче так невозможно. Поэтому, как мне кажется, вас ожидают крупные неприятности. За сим позвольте откланяться.

– В таком случае разрешите на прощание дать вам совет, – сказал Шахов. Он, казалось, испытывал явное облегчение от того, что встреча старых друзей подошла к концу. – Немедленно уезжайте из города.

ГЛАВА 17

1

В ту самую ночь, когда охотник за вампирами опрометчиво попал в поле зрения НКВД, а позже пытался, опять же необдуманно, пристыдить руководителя столь серьезного ведомства, американский подданный Джон Смит, известный среди знакомых как Джоник, вновь отправился на поиски приключений. И не куда-нибудь, а именно на Шанхай.

Если помнит читатель, давеча он покинул странный поселок, абсолютно уверенный, что его мистифицируют.

Джоник вернулся в свою комнату в одном из бараков Кировского района. Сосед Коля Попов отсутствовал – видно, был на работе. Джоник улегся на койку и задумался. Как понимать все произошедшее? Он так и этак перебирал все события, случившиеся с ним намедни, и постепенно все больше склонялся к мысли: морочить ему голову просто не имеет смысла. Провокация? Но для чего?! Всесвятский вовсе не похож на агента НКВД. Он вел весьма двусмысленные разговоры… А что в этом такого? Джоник не раз сталкивался с подобными высказываниями. Тем более не похожи на провокаторов те два старорежимных старика. И уж вовсе не лезут ни в какие ворота, как говорят русские, ночные события в доме благообразного татарина Валитова. Допустим, непонятные звуки во дворе инсценированы нарочно. Но кто, спрашивается, приколотил к двери хозяйского пса и распорол ему брюхо?

При воспоминании о несчастной собаке с выпущенными кишками Джоника чуть не стошнило.

Вот только рассказы Всесвятского о вампирах Джоник так и не мог воспринять всерьез. Как подобному можно верить? Однако многочисленные детали, выглядевшие весьма правдоподобно, а главное, убедительный тон Всесвятского создавали иллюзию правдивого повествования. Тем не менее Джоник не раз сталкивался с искусством русских на ходу выдумывать самые невероятные истории и при этом верить в их достоверность.

– В некотором царстве, в некотором государстве… – вслух произнес Джоник и засмеялся. Сочинять они мастера. Но не может же он в своей будущей книге воспроизводить пусть красочные, но всего лишь фантазии российского народа? Достоверность прежде всего. Таков девиз Джона Смита.

Но, допустим, нападение на татарский дом в действительности имело место. И вообще все, что якобы случилось на Шанхае, – истинная правда. Ведь это же сенсация! Ему постоянно казалось, что будущая книга может получиться несколько суховатой. А вот если включить в нее подобные факты, книга «заиграет», может быть, даже станет бестселлером. Только нужно все проверить. Но как?