Псы войны
Шрифт:
Хикс вошел, думая потрепаться с Алексом, чтобы скоротать время, но теперь это было не то место, где можно потрепаться с приятелем. Оставалось только поддать как следует, чем он и занялся: двойной бурбон, потом бутылочка «Лакки-лагера», далее по циклу. Танцовщицы у шестов были возмутительно несексуальны, к тому же одна из них, похоже, была японка, что несколько шокировало Хикса. У него даже заныл вставной зуб с правой стороны.
Уже порядочно захмелевший, он пошел в туалет, вынул зуб, подержал его под струей
Взгромоздившись на табурет у стойки, он заговорил с Алексом.
— Я чувствую себя ходячей парой зубов, — сказал он ему.
— Это значит, что ты пьян, — философски заметил Алекс. Для Алекса чуть ли не все означало, что человек пьян. — Как дошли?
— Хорошо, — сказал Хикс. — Хорошее было плавание.
— Как там, баб хватало?
Хикс оперся локтями о стойку и рыгнул.
— Хватало.
— Когда отправишься обратно?
— Как только смогу выползти отсюда. Хочу подкопить деньжат и взять отпуск. Съездить в Мексику.
— Мексика — это хорошо. Полно баб.
Хикс посмотрел на девиц в клетке.
— Ну и дерьмовым же стало это место, — сказал он Алексу. — Почему я должен глазеть на этих торчушек? Господи, уж лучше б ты сам вихлял задницей вместо них!
— У меня нет бикини, — ответил Алекс.
Хикс потянулся к нему через стойку и толкнул на витрину с бутылками.
— Зато у тебя титьки больше.
Алекс налил ему еще.
— Так когда, говоришь, едешь в Мексику?
— Я не сказал, что еду.
— Нет, сказал. Только что сказал.
— Мечтаю поехать, это да. Мечтаю.
— Давно видел Кули?
Кули подторговывал наркотиками, а заодно работал на плавучем кране и уволился, когда заболел шизофренией. Хикс отхлебнул пива и щелкнул ногтем по вставному зубу.
— Кули?
— Ты знаешь Кули, — сказал Алекс. — Часто здесь выпивал с ним.
— А, да, — вспомнил Хикс и вопросительно посмотрел на Алекса. — Еще бы! Знаю.
— Я слышал, он уехал в Мексику.
— Да ну?
— Говорят, он поехал туда с кучей денег, чтобы для кого-то кое-что купить, и все просадил.
— На футбольном тотализаторе?
— Нет, просадил все деньги на баб. Те, кто дал ему свои деньги, просто озверели.
Хикс хотел было сказать, что тоже озверел бы, будь это его деньги. Прежде он никогда не слышал, чтобы Алекс заговаривал о наркотиках.
Когда доиграла музыка в автомате, девицы вышли из клетки и укутались в нечто с блестками. Одна из них, индианка из Восточной Индии, со смуглой, цвета мокко, кожей и лицом брамина, подошла к столику в глубине и подсела к типу, смахивавшему
— Парень — псих, — сказал Алекс, глядя на них. — Он ее связывает и колошматит. Ей нравится. Оба они психи.
Хикс встал.
— Меня все это дерьмо не интересует, — сказал он. — Не интересует.
Он пошел между столиками, за которыми сидели негры, к телефонной будке.
Господи, ну и много же их здесь, подумал он.
Он с самым скромным видом маневрировал между столиками, стараясь никого не задеть и чтобы его никто не задел, но негры, казалось, видели только убийство в его душе. Недоверчивый народ.
Зайдя в будку, он прижал дверь ногой и пролистал телефонную книгу. Он не помнил, когда решил позвонить ей. Это произошло само собой.
Второго мужа Эцуко звали Элихио Роблес, доктор стоматологии. Решив уйти от Хикса, Эцуко записалась на курсы зубных техников, оплачивая их из своих многолетних, по грошику, сбережений. К тому времени она уже прилично владела английским. Доктор Роблес, филиппинец по происхождению, был первым, кто взял ее в помощницы.
Мыча себе под нос песенку, он набрал номер доктора Роблеса. Трубку сняла она.
— Конибана Эцуко? Сицураю миссис Роблес-сан.
— Это ты! — воскликнула она.
Ему казалось, что он ясно видит ее лицо: она спокойно спрашивает себя, что бы значил этот звонок.
— Как поживаешь?
— Замечательно. А ты?
— Только что из Вьетнама.
— Как там?
Не сказать, чтобы это ее особенно взволновало, подумал Хикс.
— Спасибо, херовато.
Она ничего не сказала, но он по ее молчанию чувствовал, как ее раздражает его привычка выражаться.
— Как твой распрекрасный доктор?
— Тебя это не касается.
— У меня тут нелады с зубами. Мог бы он, как считаешь, привести их в порядок?
— Не говори глупостей.
— Он же зубной врач или нет?
Хикс снова вынул зуб и завернул в носовой платок.
— Ефть не могу.
— Почему ты такой глупый? — Холодный, твердый, как слоновая кость, гнев. — Ты пьяный.
— Точно.
— Совсем не смешно. Не беспокой занятых людей, которые не беспокоят тебя.
Он решил задать глупый вопрос:
— Скучаешь по мне, Эцуко? Я по тебе иногда скучаю.
Она снова ясно представилась ему: ее губы мелко вздрагивают от неловкости и легкого отвращения.
— Дай мне жить, — сказала она. — Не звони.
— Господи, да я тебе год не звонил! Даже больше.
— Когда я слышу твой голос, — сказала она, — мне кажется, что ты превращаешься в пьяного бродягу. Это никуда не годится для человека с твоим интеллектом.
— Ах ты, говнючка!
Она положила трубку.
— Интерректом, значит, — произнес он вслух; ее английский улучшился кардинально. — Говнючка.