Птица-жар и проклятый волк
Шрифт:
Застыл тут Добряк с тулупом на одном плече, замер и Пчела. Невзор, зажимая рану, губы закусил. И Завид не шевелится. Колдун его так метнул, что и дыхание выбило, только опомнился, подниматься начал. Не успел, не сумел помочь!
— Вы со мною и с безоружным не сдюжите, — усмехнулся колдун. — Ишь какой шум подняли — царская стража непременно явится поглядеть! Отпустить ли вас, али ещё подержать?
— Отпусти, — хрипло сказал Завид, поднимаясь. — Их отпусти, а я тебе послужу. Что ни велишь, я всё сделаю.
Колдун
— Эти двое уж не работники, — неторопливо сказал он затем, — а этот и собственной тени боится. Ты посмелее…
— Я пойду, — вмешался тут Добряк. — Чё у тебя за дела, не ведаю, да я покрепче буду, а этого мозгляка и соплёй перешибёшь.
Бросив долгий взгляд на Завида, он натянул так и не сброшенный до конца тулуп, повёл плечами и, набычившись, подошёл к колдуну.
— Ну, — хмуро спросил, — идём? Ежели они попадутся, так мне уж и незачем будет тебе помогать!
— Отчего же? — ласково сказал колдун. — Ведь ты будто кому башмачки хотел купить, да бусы алые в три ряда, да сукно, да зеркальце-складень. Вишь, есть отчего покорну быть!
Добряк тут лицом потемнел, оскалился, кулаки стиснул да заревел:
— Ты, паскуда, их не замай!
Он уж будто на колдуна был готов наброситься, да тот засмеялся, по плечу его ладонью хлопнул.
— Идём, — говорит, — идём! — и повёл его прочь, во тьму.
А стражники-то, видать, услыхали крики. Голоса всё ближе, уже у ворот, а ворота-то вот они, рукой подать.
Дарко лежит на снегу, стонет, встать не может. Завид к нему, на колени рядом упал, руку его себе на плечо закинул, Пчела с другой стороны взялся. Как-то подняли, то ли ведут, то ли волокут. Невзор сам ковыляет и клетку ещё несёт, Завид о ней впопыхах и забыл.
На счастье, Ёрш с телегою недалече ждал, хотя им и этот путь долгим показался. Уж как ни спешат, а будто едва идут. Дорога, мощённая деревом, под ногами бугрится, скользит, колючий морозный воздух в груди застревает, а за спиною вот-вот закричат, вот-вот их приметят… Дарко прыгает, губы кусает, чтобы молчать. Завид всё оглядывается, боится увидать погоню.
Ёрш откуда-то из темноты вывернулся, заохал, не знает, к кому кидаться. Клетку взял, на телегу поставил, Невзора подсадил. Дарко тоже насилу влез, а за ним и Пчела с Завидом.
— Ходу, ходу! — торопит Невзор, да Ёрш не спешит.
— Где же Добряк? — говорит, сам выглядывает.
— Этого уж не жди…
— Да как же? — так и ахнул Ёрш. — Как же не жди? Ежели он попался, так хоть погибать, а выручать надобно!
— Да увози нас, дурень! Промедлишь, тут и погибель наша!
Ёрш неохотно послушал, тронул коня. Да не утерпел, опять глядит назад и спрашивает:
— Что с Добряком, жив ли он?
— Вы будто не ладили, — говорит Пчела. — Что тебе? Жив… Уйти
Телега по ухабам да колдобинам переваливается, трясётся. Далеко разносится цоканье копыт в ночной тишине. А звёзд-то, звёзд на небе! Так всё и усыпано, светлое, небывалое.
Пчела над Невзором хлопочет, что-то вытряхнул, пустой мешок сложил, рану кое-как зажал.
— Нам бы к знахарю, — просит.
Дарко сквозь стиснутые зубы тяжело дышит. Завид соломы со всей телеги нагрёб, ему под ногу подстелил, сам рядом сел, за плечи держит, чтобы не так трясло. На клетку поглядывает. В иную пору бы её из рук не выпускал, на птицу бы хоть одним глазком взглянул, а нынче не до того. Не о птице думает, всё приговаривает:
— Ничего, и со мною то же было. Наложат лубки, сживётся…
Чем ещё помочь, не знает.
— Не надобно знахаря, — процедил Невзор. — Кровь на снегу приметят… Нож ещё там остался, я не углядел, куда он упал… Будут искать, перво-наперво к знахарям и заглянут. Да что мне тот знахарь? Отъедем, перевяжете… Чай, не впервой…
Пришлось им так и сделать. Уехали за поля, встали, рубаху на перевязь пустили. Выломали ещё пару крепких веток. Дарко сидит, Пчела ему ногу обматывает, сам жалеет:
— Эх, Добряка бы сюда! Вот уж кто ловко вправлял кости.
— А ведь этому лиходею будто Добряк и был надобен, — хрипло сказал Невзор. Он лежал на телеге с мешком под головой и, чуть двинувшись, поморщился. — Этот ему негож, тот негож, мы с тобою, Дарко, не работники, вот один Добряк и остался. Вишь ты, ещё подслушивал, паскуда…
Он помолчал — видно, слова давались ему нелегко — и спросил едва слышно:
— Так с птицею вышло? Хоть поглядеть бы…
— Верно, хоть покажи, — кивнул и Пчела.
Завид потянулся к клетке и откинул защёлку. Осторожно, чтобы не оставить щели, в которую птица сумела бы выпорхнуть, он сунул руку за прутья и зашарил в мешке.
Птица была невелика, не крупнее голубя, и перья её не жгли пальцы. Выпростав хохлатую голову и склоняя её то вправо, то влево, она глядела по сторонам. От неё разлилось мягкое сияние, дрожащее, как пламя свечи, и осветило усталые, измученные лица.
— Ишь ты, чудо какое, — недоверчиво и робко улыбнулся Ёрш. — Будто горит! Что ж она, горяча?
Сунув грубый палец за прутья, он коснулся перьев. Птица, зажмурясь, подставила шею, будто хотела, чтобы её приласкали, и Ёрш почесал.
— Поди ж ты! — усмехнулся он. — Малая тварь, а какое-то разуменье имеется. Так что ж, доведётся её прирезать? Кабы не зазря…
— Что ещё с ней делать прикажешь? — спросил Невзор. — Оставить да любоваться, а там дождаться, что люди о ней прознают? Скоро слух пойдёт, что царя обокрали, на нас донесут — ну, этого хочешь? Пусть уж лучше нечисть винят…