Птицеед
Шрифт:
Муравьиный солдат заскрипел и стал заваливаться назад, едва не вырвав из моих ладоней оружие.
— Уф! — сказал я. Чтобы вы понимали. Прикончить такую гадину моей зубочисткой — это всё равно что прибить тигра штыком. То есть совершенно возможно при должной удаче, но вопрос лишь в том, насколько ты останешься целым после подобного безумия. Моя же удача сегодня просто не знала себе равных. — Что вы сделали?
— Поразила красотой. — Она выплюнула руну на ладонь, и я заметил, как вокруг артефакта чуть подрагивает растревоженный воздух. Увидев, что я не понимаю, пояснила:
—
— Мы вроде теперь на «ты», ритесса.
— Простите мои манеры, Раус. Я несколько ошеломлена произошедшим и нарушила правила приличия.
— Это был не укор. Я серьёзно. Коли вам удобно. — Я вытер первую треть фамильного клинка о шкуру твари.
Она не слишком-то воодушевилась, но кивнула с некоторым сомнением, полагая, что я не представляю, на что соглашаюсь. Затем опустила руку в карман и вытащила колбу с цветком, показывая мне. Солнцесвет стремительно терял яркие краски, скукоживался, чернея.
— Я пуста. На шестиугольнике ещё одна точка, но пришлось забрать из цветка последнее, чтобы удержать это чудовище.
У неё немного дрожали пальцы.
— Вы и так сделали много. Спасибо. А теперь давайте поторопимся.
Но в здании больше никого не было. Я испытывал разочарование, злость, а ещё понимал, что пора прорываться к своим, пока не появился очередной муравьиный солдат. О том, чтобы искать Оделию дальше — не могло быть и речи.
Мы вышли на улицу.
И тогда-то увидели человека, бродящего среди мертвецов. Он был высоким, почти восемь футов. Даже тощим на первый взгляд. Такое впечатление создавалось из-за роста, сутулости, узких острых плеч и странноватой чуть вытянутой, казавшейся непомерно крупной головы.
Но я бы не назвал его дохляком. Ладони у него были широченные, точно лопаты, пальцы ловкие и цепкие, а руки словно свиты из жил. Он достаточно силён, чтобы принести большие неприятности.
По количеству одежды этот парень явно у меня выигрывал — кроме драных подштанников на нём была вишнёвая безрукавка, расшитая бирюзовыми нитями. Красивая тряпка, не будь она такой старой.
Но больше всего меня заинтересовали его ступни. Там, где он касался земли, начинал неспешно прорастать клевер.
По счастью, стоял он к нам спиной, свесив руки вдоль тела и опустив голову. Я несильно толкнул Иду плечом обратно, к дому. Она, не сводя с незнакомца взгляда, сделала шаг назад. Я поступил ровным счётом так же.
Странный человек пошёл от нас прочь, к колодцу, так и не оглянувшись, засеивая андерит клевером. Он выглядел одновременно очень больным, растерянным и раздражённым. Краем сознания я отметил, что Оделии и близко с ним не было.
От колодца перепуганной перепёлкой метнулась женщина, до этого прятавшаяся там. В чепце и коричневом платье, быть может, жена кого-то из младших командиров, она бежала прочь.
«Клевер» выпрямился и проследил за её бегством. Теперь я видел его
Женщина, уже оказавшаяся возле разваленных ворот, ведущих в соседний двор, споткнулась, упала плашмя, прорастая цветами, превращаясь в страшную кочку из костей и плоти.
Плоскомордый не стал проверять, жива ли она, прекрасно зная результат. Неуютными рыбьими глазами он смотрел на нас. Секунду.
— Бежим! — крикнул я.
Его большой рот улыбнулся, на мгновение появился лиловый язык, под которым золотом блеснула руна. Меня и девушку на дюйм приподняло над землей, и мы понеслись к нему, словно нас тащило на невидимой веревке. Ида вскрикнула, забарахталась, я же приготовился, зная, что у меня лишь один шанс, и рубанул саблей ему по лицу, как только мы застыли перед ним, всё так же болтаясь в воздухе без всякой опоры.
Он поймал моё запястье стальными пальцами, сжал так, что я выронил саблю. Глаза с молочной радужкой уставились мне в лицо, рука притянула к себе, и я отметил, что кожа у этого человека желтоватая, а по щекам вьётся очень мелкий красный рисунок — татуировка. Символы мне были знакомы — старый язык народа квелла. Читать его я не мог, но эти буквы иногда находили на изваяниях в Иле.
Куда интереснее было то, что среди букв то и дело попадался рисунок цветущей магнолии.
Плохо.
Я знал, чей это знак — Осеннего Костра. И, выходит, перед нами один из её слуг. Надеюсь, что слуг, а не учеников.
Впрочем, нам и этого достаточно. Не представляю, как противостоять таким созданиям.
Пальцы его левой руки легли мне на темя, и я понял, что ещё секунда, они сомкнутся и мой череп будет раздавлен, точно пустая яичная скорлупа. Но это древнее порождение Ила перекатило руну из-под языка за щёку, сказав очень мягким, удивительно тёплым голосом:
— Ну надо же. Выродок. Ха. Сладко пахнешь. Прошлым. Повиси пока.
Пальцы разжались, и глаза обратились на Иду.
— Маленькая сестра, ты-то мне и нужна. Знаешь моё имя? Оно написано у меня на щеках. Вижу по твоему лицу, ты читаешь на квелла. Скажи его.
Он не просил. Заставлял, и она подчинилась, не в силах сопротивляться:
— Кровохлёб. — В голосе ритессы смешались презрение, отвращение и боль, когда молочные глаза пронзали её разум.
Я знал, кто он. Видел гравюры в старых книгах, где были подобные ему. Люди с жутковатыми прозвищами, заменившими им имена. Суани[3] одной из Светозарных.
Века назад многие младшие колдуны соблазнились Илом, как и их великие учителя. Помешались на желании обладать лучшими рунами и ушли в глубину, чтобы никогда не вернуться и навсегда измениться. Большинство из них давно мертвы, но некоторые до сих пор порочат память Рут, шастая по земле. А это совсем мелкий суани, раз ему так просто находиться в Шельфе.