Птицеед
Шрифт:
Сейчас было не то время, чтобы бродить между старых надгробий в своё удовольствие. Я искал следы чужаков, но тут, кажется, никого не было уже несколько месяцев.
…Ни отпечатков ног, ни примятой травы, ни сломанных стеблей. Я быстро добрался до точки, которую наметил для себя как финальную – усыпальницы выстраивались в арку, позволяя пройти под ними.
Пора возвращаться назад. Для собственного спокойствия, негромко поминая сов, я решил проверить тупиковый смежный коридор, извилистый, точно кишка. Вытащил из-под куртки карманные часы на серебряной цепочке, глянул
Время до возвращения у меня ещё было.
Прямоугольные гробницы стояли тесно, ружьё приходилось держать над головой, солома плаща царапала по камням.
Стены сдвигались, становились выше, так что от вечно-розового, мглистого неба осталась лишь яркая узкая лента. Поворот под прямым углом, где-то наверху шорох, седьмая дочь сдавленно рассмеялась и вновь затихла. Вот ведь приставучая гадина! В глубоком полумраке, слушая свои шаги, я наконец-то вышел на более свободное пространство, трижды повернул, дошёл до стены с вмурованными в неё саркофагами воинов времён той страшной войны.
Ничего.
Ну, теперь можно и назад. Лишь еще одно маленькое дело на будущее – я сорвал белый цветок мальвы, стараясь не помять лепестки, убрал в поясную сумку. Порадую Личинку, когда вернусь в Айурэ. Ей такое по душе, если, конечно, у этой злыдни вообще есть душа.
Я преодолел два из трёх поворотов перед узким местом и, дойдя до угла, замер, не донеся ногу до земли. Мой нос ощутил запах сухого солнцесвета.
В нашем не самом поганом мире полно достойных профессий, и большинство людей живет обычной жизнью. Часто – далеко от огнестрельного оружия. И поэтому они могут не знать, как пахнет порошок из сушёного солнцесвета. Особенно когда верхушку патрона только что откусили и затравочную часть тёмно-зелёной субстанции высыпали на запальную полку.
Яркий запах. Не нашатырь, конечно, но его ни с чем не перепутаешь, друзья мои.
Так что имело смысл подумать, кто там затаился за углом, с оружием, готовым к стрельбе. Разумеется, он слышал мои шаги и теперь, должно быть, гадает, отчего я остановился. Полагаю, его размышления не будут очень долгими.
Стоило его опередить. Если это кто-то из моего отряда, потом мы вместе посмеёмся над моей осторожностью.
Я снял с головы треуголку и запустил в проём. Сработало на удивление мгновенно, словно хорошо собранная мышеловка.
Грохнул выстрел, пуля пролетела мимо, ударившись в стену. Этот павлиний сын собирался меня прикончить. Я высунулся, успел заметить три, а может, четыре фигуры, в сизо-зеленоватом дыму сказать более точно не представлялось никакой возможности, и тут же отпрянул назад, не желая ловить другие пули.
Но никто не выстрелил.
– Скорее бросай!
Ещё одно правило жизни, ребята. Запомните его на будущее. Если некто поджидает тебя с поднятым ружьём, чтобы всадить пулю в башку, а потом какой-то дурак говорит другому «скорее бросай», то под ноги тебе собираются швырнуть отнюдь не кошелёк с полновесными золотыми соловьями, не праздничный торт и даже не мяч для игры в донг. И если ты умный человек, то не будешь томиться и проверять, какой подарок тебе подготовили.
И так
Я что есть силы рванул прочь. Гулко грохнуло в тот момент, когда спрятался за надёжной стенкой саркофага. Граната плюнула осколками и каменной крошкой. Эхо заметалось, отражаясь от стен каньона. Где-то выше вскрикнула седьмая дочь.
Они появились ещё спустя десять секунд, проходя через едко пахнущую повисшую дымку. Я положил ружьё на крышку гробницы, прицелился и попал в грудь первому из идущих, явно ожидавшему, что я валяюсь разорванным на разные неаппетитные части.
Тут же спрятался, когда слитно грохнули два выстрела. Взвизгнул рикошет.
До них шагов тридцать, я уже отчаянно работал шомполом, загоняя пулю в ствол.
– Он один! Её с ним нет! – Эта фраза сказала мне, что ребята не охотились на меня персонально, просто наши дорожки так совпали, дери их совы. И кто такая «она»?
– Бросай!
Восславим идиотов, ибо только благодаря им многие из нас могут встретить старость. Пускай и беспокойную.
Я забыл о ружье, не успею перезарядить, сыпанул порох на полку пистолета, высунулся с другой стороны гробницы, не обращая внимания, что острые камешки впиваются в левый локоть.
Выстрелил, промазал, но испугал поджигающего фитиль гренадера (пуля сбила его шляпу), и тот уронил гранату себе под ноги. Они все бросились врассыпную. Прежде, чем фитиль догорел.
Я закончил перезарядку, справившись ничуть не хуже регулярного солдата лорда-командующего, взвёл курок и вновь положил ружьё на крышку саркофага, выискивая цель.
Их было четверо… осталось четверо. Тень метнулась через дымку и, споткнувшись, упала, когда мое ружьё бахнуло. Я не самый идеальный стрелок, но с тридцати шагов это куда проще, чем стрелять по курицам. Он стал орать, держась за грудь и катаясь по земле.
Двое кинулись ко мне с тесаками. Третий суетливо пытался прикрепить к ружью трёхгранный штык, но смотрел больше на вопящего товарища и потому никак не мог защёлкнуть крепёж на ружье.
Все они были крепкими ребятами и пёрли вперёд, точно спущенные с цепи псы, которым показали аппетитную говяжью вырезку. Уж не знаю, чем я так смог им досадить, но они не собирались оставлять меня в живых. Что довольно прискорбно. Вечно я сталкиваюсь с проявлением совершенно гадких человеческих пороков.
Я решил дать этим заблудшим душам, забывшим заветы Одноликой (то, что я их тоже забыл и прибил двоих, к делу не относится, даже не смейте мне ставить это в укор), последний шанс.
– Мир! – крикнул я им, но будучи человеком, не верящим в приступы миролюбия у агрессивных незнакомцев, все же вытащил из ножен саблю, дабы не встречать саперные тесаки раскрытой дланью или собственной рожей.
Плевать они хотели на «мир». Даже не замешкались.
Пришло время козырей, так как я не желал вступать в рубку сразу с двумя, особенно если этого можно избежать. Я резко рассёк саблей воздух, и мгновенно из «разреза» потекла бледно-жёлтая дымка, образуя облачко футов тринадцать в диаметре.