Птицеед
Шрифт:
Отёк рос с ужасающей скоростью, и я осторожно ткнул ланцетом в запястье Никифорова, но тот даже не дёрнулся.
Значит, листья уже действовали.
– Не будем ждать. – Я торопился.
Достав из кожаного пенала векорасширитель, кивнул Бальду, чтобы тот не зевал и держал голову. Болохов сел на ноги соотечественнику, буркнув что-то ободряющее на росском. Вместе с Громилой они крепко прижали его к земле. Капитан, появившийся словно бы из ниоткуда, извлёк из ножен кинжал на тот случай, если всё пойдёт не по плану.
Ланцетом я проколол отёк, рассёк ткани, и Бальд тут
Приходилось гнать лошадей, быть грубым, резать без всякого изящества. Точно неумелый фельдшер какого-нибудь гренадерского полка после того, как солдаты попали под картечь.
Белый край глазницы, рассечение конъюнктивы, мышц, а после зрительного нерва. Дрянная работа. Как только я убрал глазное яблоко, то сунул в окровавленную дыру зажим и зацепил личинку. Она уже успела отрастить ручонки и, даже несмотря на все мои предосторожности, извернулась так, что едва не оттяпала мне мизинец. Её уродливое, похожее на человеческое личико исказилось от ярости, когда это не получилось. Я отшвырнул тварь вместе с инструментом куда подальше, уступив Бальду право остановить кровь.
Как уже говорилось, зона в пределах кольца сосен безопасна для людей и смертельна для существ Ила. Личинка кукловода визжала, корчилась, испускала дым. Сила Рут – это не шутка.
– Хорошая работа, – одобрил Капитан, убедившись, что тварь сдохла. – Точно только одна? Я не хочу, чтобы вторая такая забралась ему в мозг и начала управлять телом, нам во вред.
– Чисто, – бросил Бальд, отбрасывая окровавленную турунду и вкладывая в глазницу новую. – Я проверил за Медуницей. Всё уже. Отпускайте его.
Громила с облегчением поднялся, вытирая рукой выступившую на лбу испарину. Болохов поднялся следом – этот, в отличие от великана, потеть от такой ерунды не собирался. Зажим я возвращать не стал, вымыл инструменты и руки в ручье. Настроение было мерзким. Розовый месяц поднялся над соснами и выглядел как никогда зловеще.
Разбудили меня довольно грубо.
Никаких тебе поцелуев, кофе и тостов с говядиной. Просто резко потрясли за плечо.
Я раскрыл глаза, выбираясь из тягучего, кажется только-только начавшегося сна, и увидел склонившегося надо мной Голову.
Стёкла в его очках ловили отблеск вечного розового месяца, который продвинулся по небосводу совсем немного, что означало лишь одно – спал я не больше полутора часов.
– Поднимайся, – шепнул Голова. – Кое-что случилось.
Ну… ещё одна особенность Ила. Здесь «кое-что» всегда случается. Обычно в негативном аспекте.
– Никифоров?
– С ним всё хорошо. Он спит. Поднимайся.
Я сел, но не спешил. Голова кружилась. Дал себе минуту, чтобы хоть как-то прийти в адекватное состояние. Усталость накапливается, и во мне её было что свинца в утке, которую нашпиговали из древнего мушкетона.
Возле места силы что-то обсуждали Капитан, Болохов и Толстая Мамочка.
Пожалуй, стоит сказать о килли особо.
Килли – это рыцари нашей эпохи. Хотя бы потому, что их тела заключены в сплошные доспехи. Они не снимают арбузные или пирамидальные шлемы, не едят и не пьют. Во всяком случае, на людях. Когда килли погибает, то доспехи оказываются пусты.
Этот немногочисленный народ Шельфа редко появляется в людских землях. В свои подземные города они никого не пускают, и я видел лишь троих из их племени, не считая Маман. Одна из них живёт в доме моей родственницы и помнит, как говорят, ещё моего прадеда.
Эти создания зверски сильны. Настолько, что их странные тонкие, похожие на спички металлические ножки способны выдерживать вес массивного доспеха и… шестифунтовой пушки.
Толстая Мамочка – козырь «Соломенных плащей». Тяжёлый бог огня. Она в состоянии легко, на огромной цепи, таскать бронзовое орудие, которое в других случаях тащит четвёрка лошадей. И, кроме этого, килли несёт на спине два герметичных бочонка с порошком из сухого солнцесвета, а также три ядра и десять картечных зарядов в деревянных футлярах. То есть эта обычно молчаливая натура заменяет нам целую пушечную команду. Главное, не пускать Мамочку на болотистую почву – увязнет из-за веса, и семь потов сойдёт, прежде чем её выволочешь.
– Что стряслось? – Из-за того, что я не выспался, настроение у меня было как у медведя с больным зубом. Хотелось кого-нибудь сожрать.
– Кто-то использовал магию, – поведал мне Капитан. Не сказать, что он выглядел обеспокоенным. Впрочем, он не выглядит обеспокоенным, даже когда кто-то прижимает ствол пистолета к его затылку.
Я с невысказанным вопросом повернулся к Болохову. Росс провёл по пшеничным усам, подкрутил пальцами кончики и глухо пояснил:
– Перламутровая ветвь.
Все носители магии, каждый колдун, обладает той или иной гранью дара. Их принято называть ветвями и классифицировать по цветам, оттенкам или материалам.
Было глупо спрашивать у Болохова: «Ты уверен?» Он не ошибается.
За всю свою жизнь я был знаком лишь с одним таким носителем магии.
Одной.
Потому сказал:
– Перламутровые колдуны большая редкость. Сколько таких в Айурэ?
Капитан, наш великий всезнайка, задумчиво протянул:
– Один служит лорду-командующему и еще… несколько – Домам. Но сейчас армейские корпуса Грачей и Журавлей в Иле. Вероятно, в каком-то из них был такой маг.
Экая недосказанность. Капитан тактично умалчивает, что армейские корпуса этих Домов попали в переплёт, когда ломали ульи, не добились своего и теперь, разодранные в хлам, отступают, сами не знают куда, надеясь добраться до Шельфа.
Я устало потёр глаза, в которые словно песка насыпали:
– Возможно. Хотя и очень сомнительно. И?.. Нам какой толк от этого? Мы же всегда сами по себе.
– Антон говорит, что там растеклась кровь и надо подтвердить возможную смерть мага.
Я не хотел никуда ехать: