Птицелов
Шрифт:
Марвин приподнялся на носки, задрал голову, старательно разглядывая оленью голову над камином. Стоял поздний вечер, в Охотничьей было сумрачно, и алые сполохи скользили по поверхности выпученного чёрного глаза, так что казалось, будто он бешено вращается в глазнице.
— Я хотел поговорить с тобой ещё второго дня, но ты стал таким отчуждённым…
«А может, вы бы мне лучше про оленя своего рассказали?» — с тоской подумал Марвин, но в голосе сэйра Клифорда слышалась такая настойчивость, что он подавил вздох и наконец развернулся к будущему
— Что именно вас тревожит, сэйр Клифорд? — коротко спросил он.
Стойнби хмыкнул, потом снова, отвёл взгляд. Был он маленьким круглым человечком, почти совсем облысевшим, с густой короткой щёткой рыжих усов, над которыми темнела бородавка, и у него всегда потели ладони. Он постоянно их вытирал друг о друга, и иногда они поскрипывали, словно несмазанная дверь.
— Присядем-ка, мой мальчик, — сказал Стойнби и поспешно пошёл к креслам, расположенным у противоположной стены. Походило на то, будто он сбежал, боясь продолжать разговор, который сам же и начал. Марвин присоединился к нему. На душе у него было тяжко и гадостно.
На столе между кресел стояла бутылка вина и один кубок. Стойнби взялся за него и виновато взглянул на Марвина.
— Я сейчас прикажу…
— Не надо, — сказал Марвин, и, отобрав у сэйра Клифорда бутылку, налил ему, а потом беспечно присосался к горлышку. Только оторвавшись и похвалив вино (на деле весьма посредственное), он поймал во взгляде Стойнби смесь изумления с осуждением.
— Вот, — сказал он, — вот, мой мальчик, именно это я и имею в виду.
Марвин скривился, перекинул бутылку из ладони в ладонь.
— Полноте, сэйр Клифорд, я пятый год шляюсь по походам, каких манер вы от меня ждёте?
— Приемлемых, — сухо ответил тот. «Ага, а демонстративно забывать кубок для гостя — это, значит, приемлемые манеры», — подумал Марвин, а вслух сказал:
— Если вы боитесь, что я таким же образом развращу вашу дочь, то будьте спокойны. Я не собираюсь таскать месстрес Гвеннет по походам.
«Эк его перекосило при этом слове — «развращу». Неужто боится именно этого? Интересно, — подумал Марвин, — какие из слухов обо мне успели сюда докатиться? Надеюсь, он не знает о королеве… И о Балендоре. Надеюсь, он не знает о Балендоре. Впрочем, если бы знал, не пустил бы меня на порог».
Клифорд Стойнби задумчиво погладил мокрой ладонью лысое темя, повздыхал, словно раздумывая.
— Марвин, мы с твоим отцом были друзьями много лет, — наконец сказал он. «Ну вот, — подумал Марвин, — начинается. Лучше бы и впрямь про того оленя…» — Когда родилась Гвеннет, он сразу предложил обручить её с тобой, и я был счастлив принять это предложение. Я верил, что у столь достойного отца не может быть недостойного сына.
— Разочаровались? — нагло спросил Марвин. Стойнби посмотрел на него с упрёком, чуть свысока.
— Не дерзите мне, молодой человек. Ох, Марвин… Я знаю тебя с пелёнок и всегда видел, что нрав у тебя… нелёгкий. Но и твой батюшка отличался трудным характером. Это не мешало
При упоминании матери Марвина сэйр Клифорд всегда грустнел. Самого же Марвина мало интересовали любовные интрижки его родичей, как живых, так и почивших, но сейчас он уставился на сэйра Клифорда в упор, словно требуя объяснений. На деле никакие объяснения ему не были нужны, но он знал, что если не смутит этого старика и позволит ему перехватить инициативу, из этой комнаты выйдет, окончательно лишённый выбора. Впрочем, не сказать, что у него и теперь было большое разнообразие перспектив.
— Я буду любить Гвеннет, — сказал Марвин, и даже не солгал. Он и правда собирался её любить. Как любят милых собачек, греющихся на шкуре у огня.
— Не сомневаюсь, что будешь, иначе не отдал бы её за тебя. Но… Марвин, ты так давно к нам не приезжал. Когда я видел тебя в последний раз, ты был мальчиком… ты ещё мог измениться к лучшему. А теперь…
— А теперь вы находите меня окончательно и бесповоротно испорченным? — насмешливо приподняв бровь, осведомился Марвин.
— Теперь я вижу, что ты знаешь, чего хочешь. И не станешь считаться ни с кем. Даже с любимой женщиной.
Это прозвучало как оскорбление, хотя по сути было комплиментом. Знаешь, чего хочешь… «О да, — подумал Марвин, — я знаю, чего хочу. Мирная семейная жизнь в провинциальном замке к этому не имеет никакого отношения». Но что с того? Мало ли рыцарей навещают своих жён раз в год, чтобы одарить драгоценной добычей и сделать очередного ребёнка? Сам сэйр Клифорд тоже был таким. Так в чём же дело теперь?..
Марвин подался вперёд, забыв, что держит в руках откупоренную бутылку.
— Гвеннет больше не хочет за меня?
Прозвучало это почти с надеждой, но Стойнби ничего не заметил, лишь удивлённо вскинулся на Марвина.
— Не хочет? Единый с тобой! Что ты? Она же с детства в тебя влюблена.
— Знаю, — разочарованно кивнул Марвин. Он всегда втайне надеялся, что детская влюблённость пройдёт, и, повзрослев, эта девочка не будет смотреть на него такими глазами, и ему больше не придётся смущённо прятать взгляд всякий раз, когда она станет поднимать к нему маленькое бледное личико, исполненное затаенной мольбы.
— Марвин, почему ты не приезжал раньше?
Он встретился с сэйром Клифордом глазами. Во взгляде барона Стойнби уже не было нерешительности — кажется, он наконец подошёл к главному, а потому чувствовал облегчение человека, кинувшегося с головой в омут.
— У меня было много… дел, — сказал Марвин и тут же подумал: «Единый, как глупо это звучит». — Вы же знаете, сэйр Годвин то и дело затевает войны, а потом этот бунт герцогини…
— А ещё турниры, — сказал Стойнби, и Марвин замер. — Балы, застолья, постели юных дев… Безусловно, это всё крайне важные и неотложные дела, среди которых нет места такой безделице, как женитьба, если ты только не хочешь жениться сам.