Птицелов
Шрифт:
Марвин со стуком поставил бутылку на стол. Днище гулко стукнулось о мраморную столешницу. «Какого беса, зачем он вытягивает из меня то, чего сам не хочет слышать?»
— Ладно, сэйр Клифорд, если уж вам так угодно, то я в самом деле не горю желанием остепениться, — резко сказал он. — И тем не менее я здесь. Что вам ещё надо?
— Мне надо? — чуть повысив голос, переспросил Стойнби, оскорблённо приподняв подбородок.
— Вам! — взъярился Марвин. — И не делайте, будьте любезны, такое лицо! Знаю я о вашей задушевной дружбе с моим отцом, наслышан. Что вы всё сами за нас решили — дело житейское, но только не надо укорять меня
— Так ты всё-таки не хочешь мою дочь, — медленно проговорил Стойнби, и это было утверждением, а не вопросом. Марвин мгновенно остыл, поняв, что выдал себя. Не то чтобы это было большим секретом… но столь открытое проявление своих истинных желаний как-то не писалось в законы любезности между соседями.
— Я женюсь на ней, — сказал Марвин. — С вашего позволения. Чем скорее, тем лучше.
— Иначе королева отправит тебя под топор?
Этого он не ждал. Что ж, в самом деле слухами полнится земля, даже в такой глуши.
— Марвин, я буду говорить начистоту, — подавшись вперёд и потирая мокрые ладони, сказал Клифорд из Стойнби. — Заключая с сэйром Робертом соглашение о твоём браке с Гвеннет, я отдавал старый долг, которого не мог не вернуть. И оба мы поклялись, что если лишь один из нас доживёт до этого дня, то проследит, чтобы ваш союз скрепил наше примирение. Это было делом чести, понимаешь? К тому же Гвеннет всегда любила тебя. А ты… ты был беспутным юнцом, и вырос в такого же беспутного мужчину. Ты меняешь женщин через день, дерёшься в кулачных боях, а после скандала на балендорском турнире я подумал даже…
Грохот падающего стула заглушил его слова. Клифорд из Стойнби потрясённо уставился на своего будущего зятя, который стоял над ним, широко расставив ноги, побелев от ярости и стискивая рукоять меча. Марвину стоило только выдернуть его из ножен, лишь выдернуть, и всё было бы кончено — он не смог бы жениться на дочери человека, под гостеприимной крышей которого обнажил клинок. Но тогда он вернулся бы в Таймену один, без Гвеннет, а даже если не вернулся бы — королева Ольвен дотянется до него, где бы он ни оказался. Почему-то он не сомневался, что она очень злопамятна.
Но он не думал, и помыслить не мог, что Стойнби знает про Балендор… знает… знает про Балендор?!
— Вы знаете про Балендор и всё равно отдаёте за меня свою дочь?! — потрясённо спросил Марвин. Клифорд тоже встал, его взгляд был сух и холоден.
— Отдаю, — кратко сказал он. — Потому что это твоё бесчестье и твои грехи. Ты сам будешь их искупать. А я должен искупить свои.
— Ценой жизни вашей дочери?
— Почему жизни? Я верю, ты будешь к ней добр. Но… если ты не будешь… Марвин, если ты не уверен, что сможешь обращаться с ней, как подобает, я готов освободить тебя от клятвы, которую дали мы с твоим отцом.
Марвин слегка нахмурился и даже не испытал радости, хотя давно мечтал услышать от Стойнби подобные слова.
— А как же ваши долги? Которых не искупить иначе?
— Ты не хуже меня знаешь, что бесчестье относительно. И для меня в данном случае отдать мою дочь человеку, который будет ненавидеть её до конца жизни, — бесчестье хуже того, которое я искупаю, устраивая ваш брак.
— Я не буду её ненавидеть, — искренне сказал Марвин. — Да что вы, сэйр Клифорд, ненавидеть её… невозможно.
— Тебе так сейчас кажется.
Марвин хотел возразить и понял, что нечего. Взгляд сэйра Клифорда смягчился.
— А может,
Если ты уверен, что сделаешь её несчастной… «Странно, — подумал Марвин, — когда у меня будет дочь и я буду вести подобный разговор с её будущим мужем, я, наверное, скажу: если ты не уверен, что сделаешь её счастливой. А впрочем, разве это не одно и то же?»
— Повидайся с ней, — сказал Стойнби.
— Мы виделись за обедом.
— Я не о том. Наедине. Лучше завтра, с утра. До завтрака она всегда гуляет в саду с северной стороны. Успокой её. Она места себе не находит.
— Правда? — глупо спросил Марвин.
— Сам увидишь, — сэйр Клифорд помолчал, потом развернулся к камину, поднял голову, уронил взгляд на оленью голову, и его взгляд затуманился дымкой мечтательности. — Я тебе рассказывал, как добыл этого красавца?
«Что-то мучает вас, сэйр Клифорд, — размышлял Марвин, глядя на его обрюзгшее лицо, отвисший живот, поблескивающее на свету лысое темя. — Что-то вас терзает, давно и жестоко, вы не находите себе ни места, ни покоя, иногда забываетесь в охоте, в воспоминаниях, в снах. Вы придумываете ритуалы — к примеру, забываете винные кубки, потому что на самом деле не хотите меня видеть в вашем доме. Вы отдаёте мне свою дочь на откуп, хотя должны не мне, и я даже не знаю, кому и что вы должны, как и вы не знаете, кому и что должен я, и вы загоняете меня в угол иллюзией выбора, лицемерным подобием благородства… как когда-то загнали вас.
Мы очень похожи с вами, и, наверное, оттого я играю с вами в эту игру».
— Нет, — сказал Марвин. — Вроде бы не рассказывали. И как же?
Утром, едва рассвело, Марвин накинул поверх рубашки плащ и спустился вниз. Замок ещё спал, только из кухонных окон доносился треск пламени и валил низкий белый пар.
Марвин вышел за конюшни и оказался в саду. Зимой здесь было довольно уныло: чёрные ветви, голая, тщательно вычищенная от жухлой листвы земля. Прошедшая ночью метель намела сугробов, но они уже начинали таять, и грязь расплывалась по ним серыми потёками. Зима на юге — гадкая вещь: промозгло, слякотно. Марвин всегда старался проводить зимы севернее, там, где кровь лилась на снег, а не на грязь. Но эта зима, похоже, станет неприятным исключением… Хотя когда девственная кровь Гвеннет из Стойнби прольётся на белоснежную простыню, вполне можно будет представить себе, что это снег.
И одновременно с этой мыслью — немного циничной, немного жестокой — он увидел её. И тут же подумал: «Нет, проклятье, нет, я не должен этого делать. Я не должен». Он даже сам не знал, чего именно не должен: просто не должен, и всё.
После метели небо очистилось, и утро выдалось ясным, но всё равно прохладным, и Гвеннет надела длинный плащ с капюшоном — только виднелись из-под подола каблуки сапожек. Перчаток на ней не было, она шла по саду, касаясь чёрных стволов голыми пальцами, пачкая руки о влажную кору, и со стороны казалось, что так она разговаривает с деревьями — одним прикосновением, кратко, нежно: ты как тут, хорошо? ничего не нужно? я скоро вернусь. Марвин подумал, что, наверное, она целует их, когда думает, что никто её не видит.