Птички в клетках (сборник рассказов)
Шрифт:
— Тебя когда-нибудь испепеляла взглядом твоя первая любовь? — спросил Чатти.
Карво перестал слушать, тогда Чатти взял быка за рога:
— По пути вниз разговор зашел об альбигойцах.
Ронни притиснул его к небольшому этюду Сутина с таким видом, словно собирался сообщить сверхсекретные данные о правительстве иностранной державы. "Двенадцатое столетие — актуальнейшая тема, — говорит он. — Это мир сегодня. Религиозные войны, массовые убийства, порабощение малых народов. Инквизиция. И так на протяжении столетия. Альбигойцы воззвали к милосердию папы". "Ох, уж этот подлый папа Иннокентий", — вмешивается в разговор Кристина. "Типичный диктатор, — наступает Ронни. — Все предал огню и мечу. Провансальские аристократы гибли сотнями".
Выяснилось, однако,
"Он, кажется, был кузеном папы, — говорит Кристина мужу, затем обращается к Чатти: — Джонсоны родом из Тулузы".
"Из Патни [4] ", — перебивает сестра.
"Это можно выяснить по архивам цистерцианцев [5] или проверить по Шмидту или Вассету" [6] ,— говорит Кристина.
3
Папский легат. Убит по приказу вождя альбигойцев — графа Раймунда VI Тулузского.
4
Патни — пригород Лондона на южном берегу Темзы.
5
Члены католического монашеского ордена, основанного в 1098 г. бенедиктинцем Робертом Молезмским.
6
Соответственно авторы научных трудов "История катаров, или альбигойцев" и "История Лангедоков".
Возникает пикантная ситуация, сказал Чатти. Историку с экстравагантной внешностью belle laide [7] — особенно ее портили зубы, — чувствовавшему себя в XIII веке как рыба в воде, бросала вызов скромная любительница ботаники.
— Было ужасно интересно, — сказал Чатти. — Напомнило былые дни в Париже. Боюсь, дамы не в ладах.
Лицо Карво изобразило страдание.
— Все кончилось благополучно, — сказал Чатти. — Положение спас Ронни. Прирожденный дипломат. Перевел разговор на катаров, стал мне рассказывать о детях солнца и детях тьмы, а потом перешел к перфекти [8] .
7
Красивая дурнушка (франц.).
8
Наиболее последовательные приверженцы ереси катаров.
Карво насторожился.
— К сорту сигар это не имеет отношения, — сказал Чатти.
Джонсоны пригласили Карво на обед.
— Это не женщина, а магнит, — заявил Карво на другой день. — И насчет рукописи ты не прав. Я прочел, что ты отчеркнул. В высшей степени О’КЕЙ! Отличный сюжет. И какой размах.
Когда в речь Карво затесывались американизмы, Чатти знал, что вскоре начнется очередная горячка — съемки нового фильма.
— Мне кажется, — сказал Карво, — она на тебя в обиде. Ляпнул что-нибудь?
— Видимо, непочтительно прошелся по тринадцатому веку, — сказал Чатти.
— Да нет. Тут что-то посерьезнее, — сказал Карво.
— Мы тогда ушли вместе с Родой. Немного прошлись по парку, — сказал Чатти. — Может, из-за этого. Рода — просто чудо! Знает названия всех цветов. Чуть полновата для тебя, Карво. К тому же сорок. Типичная английская леди. Сплошь традиции и лицемерие. Снаружи полное спокойствие, но знаешь, в тихом омуте… когда такие говорят о соседях, не разберешь, речь идет о людях или рододендронах, а Уинстенли [9] —
9
Джерард Уинстэнли (1609 — после 1652) — английский социалист-утопист.
— О чем ты говоришь? — спросил Карво.
— О любви, — сказал Чатти. — Но не в твоем смысле. Вот такую женщину я бы, пожалуй, мог полюбить.
— Мне нужен сценарий по этой рукописи, — сказал Карво.
Так началась альбигойская горячка в жизни Карво. Он бредил казнями, пытками, кровосмесительными браками и… Кристиной. Злодеяния, любовь и церковь, средневековые ругательства и замки — все смешалось в его голове. Через месяц он купил картину Ван-Гога — одну из нив под ветром, написанных художником в сумасшедшем доме, — и наотрез отказался назвать ее цену. Картина отвечала его настроению. Вместе с невольными грешниками, братом и сестрой, он исколесил Пиренеи. Повсюду, где появлялся он — в шикарных ресторанах, на посольских приемах, балах, — бывали Кристина и ее муж. Они и сами закатывали роскошные приемы.
— Меня не приглашают, — жаловался Чатти.
— Ты, конечно, знаешь, что она урожденная Кастельно, — сказал Карво. — Оттого и написала эту книгу.
— Ошибаешься, — сказал Чатти. — Не она, а он.
— Ох, не нравится он мне, — сказал Карво. — Путаешь ты.
— Скорее всего, — сказал Чатти, — оба они Кастель-но. В Патни есть улица Кастельно.
— Очень может быть, — сказал Карво, в котором вдруг проклюнулся историк. — Уцелевшие альбигойцы и их потомки разделились: одни примкнули к гугенотам и переселились в Бордо, другие — в Англию и нажились там на продаже хлопка. Вот откуда у нее деньги. Она мне говорила, что ее брат до сих пор владеет поместьем в Тулузе.
— Между прочим, Кастельно выступали против альбигойцев, состояли на жалованье у папы. Она что, забыла тебе это сказать? — спросил Чатти. — Конечно, когда дело касается предков, тут сам черт ногу сломит. Долли с ней ладит? — Долли была нынешней женой Карво.
— Ты же знаешь, как женщины ревнивы к тряпкам. Везу Долли в Париж, — сказал Карво.
— У меня тетка заболела. Еду к ней, — сказал Чатти.
Горячки в жизни Карво иногда длились подолгу, иногда, когда назревал новый фильм, внезапно обрывались. Временами съемки одного фильма чередовались со съемками другого. Прошло лето. Задули ранние сентябрьские ветры. "Штокрозы полегли", — писала Рода. В постскриптуме стояло: "Я узнала фамилию профессора — Дюкро". Поднятые ветром песчинки залетали в окна кабинета Чатти, когда он перечитывал сценарий.
— Какой-то он несуразный: ни начала, ни конца, — жаловался Чатти. — К тому же неясно, что мы, собственно, хотим сказать?
Карво развел руками. Не найдя что ответить, потянулся к кнопке на столе.
— Тогда я скажу, что все это значит, в чем состоит основная идея, — сказал Чатти, затем встал и изрек: — Уничтожение альбигойцев привело к гибели великой культуры средневекового Прованса. Она навсегда пропала для европейской цивилизации.
Взгляд Карво становился все более подозрительным. Он менялся на глазах. Слово "культура" наполнило его ужасом. Он сник и откровенно заскучал.
— Надо же, — сказал он, — то же самое я слышал от Кристины.
— Это из текста, — сказал Чатти. — В общем, верно подмечено. — Он поглядел на таблетку на ладони и проглотил ее. — Ничто не вечно под луной.
Мудрая Кристина, как выразился Чатти, явно перемудрила. В последующие несколько недель с нею и альбигойской ересью было покончено.
— Черкни ей, — сказал Карво. — Будь другом.
— Ну уж нет, — сказал Чатти. — Вы же с ней большие друзья. Меня она в упор не видит. Обидно и, главное, непонятно, что я ей сделал.