Птицы небесные. 3-4 части
Шрифт:
Кляня себя за рассеянность и упоенность красотой мира, которая может оборваться в любой момент, я снова и снова каялся Богу, сидя на вершине хребта. Но чувство удивления и ощущения удивительного общения с неведомой жизнью, открывшейся в молитве, заставило меня вслушаться в нее и запомнить этот опыт. «Вот оно как… 3начит, ты можешь ясно и понятно вразумлять меня, неразумного, и давать мудрые советы из своей непостижимой глубины, мне — невежде и неучу? — говорил я, обращаясь к молитве. — Тогда нужно все это запомнить как следует: если в другой раз мне придется попасть в трудную ситуацию, я буду слушать лишь
Василий Ананьевич долго крутил головой, слушая мой рассказ об опасном приключении с минами.
— Это, батюшка, вас какое-то чутье выручило, что вы остались с ногами и руками! Одни только лесные звери обходят мины, понюхают землю, — и в сторонку… А сколько грузин и сванов здесь повзрывалось! Все хотели нам диверсии строить. Не успевали мины ставить для них. Достроились на свою голову… А вам Бог помог, конечно. Как в Священной Книге написано (Пс. 78:15): Ты ecu Бог творяй чудеса! Но и таким рассеянным нельзя быть, вот вам мой совет со всем нашим уважением…
Костер потрескивал, крутя винтом голубоватый дым под низким навесом, иногда постреливая в нашу сторону багровыми искрами. Гришутка посапывал у огня, улыбаясь даже во сне своей чудесной улыбкой. Густые сумерки придвинулись почти к самому балагану, черным силуэтом стоящему на речной луговине. Я поднялся, собираясь уходить.
— Ну, бывайте здоровы, отец Симон! Фонарик есть? — слышался из темноты неспешный, с легкой хрипотцой голос лесничего, словно отсвет погасающего костра. — Вам еще реку переходить… Проводить вас?
— Спасибо, Василий Ананьевич. Тут недалеко, не заблужусь…
Утро выдалось жаркое. Кусты стояли стеной. Пришлось снять цепляющийся за побеги ежевики подрясник и остаться в белой монашеской рубахе, заправив ее в солдатские брюки. Потный и усталый, я пробирался сквозь густые заросли, наметив прорубить в них скрытую тропу до самого верха. Часто приходилось наклоняться, чтобы пролезть с рюкзаком под низко растущими ветвями. Они, соскальзывая с головы, иногда царапали шею.
В одном месте меня привлек отчаянный птичий писк, и я резко остановился, пытаясь разглядеть в непролазной чащобе причину этой суматохи. Две пичужки в тревоге вились над низкой веткой лавровишни, перекрывшей мне путь. Приглядевшись, я замер: по ней ползла большая гадюка, совсем незаметная в густой листве. Лишь птицы, в панике вьющиеся над змеей, спасли меня от ее укуса. Она бы непременно свалилась мне на шею, когда я пролезал бы под веткой. Обойдя это неприятное место, я вновь остановился, чтобы поблагодарить Бога.
«Господи, любимый мой, лишь в уединении, где только Ты и больше никого, можно ясно увидеть и ощутить Твою заботу! Не дай мне никогда забыть о нескончаемой Твоей милости и любви! Пресвятая Богородица, храни и Ты меня, грешного, а также всех людей Твоих Твоей неусыпаемой любовью!»
Все лето прошло в молитве и каком-то самозабвении, словно начался вечный день, не имеющий ни начала, ни конца. Несколько
Холодные ночи, сверкающий утренний иней росы на поникших травах напомнили мне, что осень не за горами, В скиту отец Евстафий с гордостью дал мне отведать своего вина:
— Это так, на пробу! Не настоялось еще как следует, отец Симон… — Он выжидательно смотрел на меня, пока я пробовал вино из маленького стаканчика.
— Великолепно! Намного лучше магазинного кагора! — восторженно отозвался я.
— Ну еще бы! Там только спирт да сахар… А тут виноградинку к виноградинке отбирал! — похвалился винодел.
— Ты говоришь как мой отец! Он тоже делал в Душанбе вино по особому рецепту, руками виноградины отбирал. Даже добавлял дубовые листья!
Инок, выслушав мои воспоминания, снисходительно заметил:
— Нам этот рецепт ни к чему! У нас же церковное вино. А ваш отец делал настойки…
— Без сахара, Евстафий, заметь! — защищал я виноделие своего старика.
— Так в Душанбе виноград не чета абхазскому. Из «изабеллы» трудно кагор получить. Но все равно вино вышло на славу, можно будет отцу Кириллу подарить! — внезапно предложил Евстафий. — А для скита я еще сделаю…
— Знаешь, давай наместнику тоже подарим! Пусть порадуется, он в кавказских винах знаток, — вспомнил я об отце Феофане. — Сколько он мне в жизни добра сделал, спаси его Господи!
— Это можно. Ведь я в наше вино специально крещенскую воду добавил для вкуса! Такого напитка нигде не найдешь, — обрадовался капитан.
— Как крещенскую? — ужаснулся я. — Так на нем же служить нельзя!
Инок сильно пригорюнился, затем, придумав что-то, приободрился:
— Вот как? Я не знал… Ну ничего, пусть наместник так вино пьет — натощак! Однако у меня дело к вам есть, отец Симон! Давно собираюсь вам сказать… — Инок придвинул ко мне табурет. — Да, вы присаживайтесь, не стойте.
Когда я присел, он взял пень и устроился напротив.
— Вот какое дело: что мы все время в должниках у Василия Николаевича? То нам лошадь нужна свой груз отвезти, то лошадь нужна огород вспахать, то снова просим лошадь ремонт делать. А ведь можно самим ее приобрести — и никаких проблем не будет! Харалампий сейчас, к примеру, келью строит. Носится с рюкзачком то в скит, то на Псху. А с лошадью мы бы ему сильно помогли.
— Боюсь, что с ней еще больше проблем появится, Евстафий! — начал высказывать я свои опасения. — За животным нужно ухаживать, подковывать, упряжь нужна, седла. К тому же лошади еще болеют.
— Не переживайте, батюшка! Я старый лошадник, все беру на себя: и уход, и упряжь, и подковы, и все такое… — Голос у капитана стал умоляющим. По-видимому, он к лошадям имел особое пристрастие. — На самом деле я их очень люблю. Подумайте, все грузы и походы — сами будем решать… И зависимости от села меньше…
Установилась выжидательная тишина. Доводы инока покорили меня.
— Если так, то было бы неплохо. В Таджикистане у нас тоже кобыла была, белая, добрая, очень нас выручала. Даже от смерти спасла… Только где денег взять? И сколько это будет стоить?