Птицы небесные. 3-4 части
Шрифт:
Я достал из рюкзака копченый сыр сулугуни и мед.
— А вот за это спасибо! — Наместник с удовольствием вдохнул сырный запах. — Кавказом пахнет! Чем же вас отблагодарить?
— Отец Феофан, нам батюшка дал деньги на коня для скита. А на сбрую, подковы, седло — не хватает, — набрав в грудь воздуха, выпалил я.
— Коня хотите приобрести? Это хорошо… Как же в скиту без коня? Идите к казначею, он выдаст вам нужную сумму. Пишите прошение, я подпишу!
Евстафий от радости толкнул меня в бок локтем. Я сделал страшное выражение лица, показывая иноку, что лучше в кабинете начальства не давать волю такому ликованию.
— Кстати,
— Благословите, отец наместник!
— Ну, везет нам, так везет! — повторял мой спутник, глядя, как белый конверт из окошка казначея перешел в наши руки. — Благословите, сейчас на конюшню поедем, посмотрим, что у них есть.
Вместе с конюхом мы долго перебирали пахнущие кожей лошадиные сбруи, смотрели подковы и кое-что выбрали, предполагая сделать основные закупки в Москве. Евстафий взял адрес конного магазина у нашего помощника и обратился ко мне:
— Разрешите, отче, я сегодня в Москву поеду и закуплю все, что нужно? — Он нетерпеливо переминался с ноги на ногу.
— Отец Евстафий, ты пока помолись в Лавре, попричащайся. В магазин вместе поедем. Мне еще нужно с отцом побыть и у старца поисповедоваться.
Счастливые и радостные от удачного разрешения насущных вопросов мы отправились на Соловьевскую улицу. После приветствий, устроив гостя, мы наконец остались вдвоем с отцом.
— Что ж, сын, вот и снова свиделись… А ты ничего себе, держишься молодцом! — Старик гладил меня по плечу, припав седой головой к моей груди. Мне было слышно, как бьется его сердце.
— Ты тоже, папа, хорошо выглядишь. Не болел?
— Нет, не болел, слава Богу! А вот зуб сильно разболелся.
Он показал мне пальцем несколько торчащих обломков коренного зуба.
— Ты его сломал, папа? — отступил я на шаг, пытаясь разглядеть разрушенный зуб.
— Врачи сломали, сынок. Пошел я в больницу. Посадили меня в кресло. Тянули-тянули, не смогли вытянуть. Одни женщины кругом. Взяла одна из них настоящее зубило, приставила к зубу и как махнет молотком по этому зубилу! У меня чуть голова с плеч не слетела… Я вскочил, все пузырьки их перевернул. «Что же вы, злодеи, — говорю, — со старым человеком делаете? С ума посходили?» Они что-то мне толкуют, мол, зуб у вас, дед, какой-то не такой… А я им: «Это у вас зубы не такие! Осталось только их повыбивать вам!» — и вышел. Так и хожу теперь с обломком. Потом, правда, заходил, просил прощения…
— Болит зуб, папа? — с состраданием спросил я.
— Вроде нет, если больной стороной не есть. Ну, от холодного или горячего, конечно, побаливает, — пожаловался отец.
— Мы с тобой к хорошему стоматологу сходим, к которому лаврские монахи обращаются. Нужно вырвать эти корни, папа, а то беды потом не оберешься…
— Хорошо, сын. Вместе, значит, вместе… — согласился старик. — А ты, сынок, как живешь на своем Псху? — Он поднял не меня голубые глаза, полные любви.
— Не на Псху, папа, а на Решевей! Так наш хутор называется, — поправил я отца. — Жизнь у меня прежняя: одни хвалят, другие ругают. Особенно тяжело с теми, кто подозрителен. Вот такие мне совсем не верят. Что ни скажу, перетолковывают по-своему.
— А ты сам всегда держись правды, какой бы она ни была! Одному человеку понравился дом, выставленный
— А как же тогда жить, папа? С такой правдой?
— Всегда будь повернут к людям одной стороной, — усмехнулся отец.
— Это какой же? — недоуменно спросил я.
— Доброй стороной, сынок! К людям нужно быть только добрым. И к хорошим и к нехорошим. Вообще, все люди хорошие. Это только обстоятельства бывают плохими. Поэтому в плохих обстоятельствах и нужно бороться за доброту, чтобы правду не потерять…
К иноку Евстафию отец отнесся доброжелательно.
— Толковый человек, но сильно нервный. По лицу видно. Но к тебе он всегда с уважением относится, это хорошо… Ты в горсовет собираешься идти?
— Теперь нет горсовета, папа. Теперь это называется — мэрия.
— Как название ни меняй, а содержимое одно и то же.
Постояв в различных очередях, выстроившихся у кабинетов в мэрии, я смог разузнать следующее: в документах нашего дома обнаружились неточности, и теперь следует в них внести поправки и изменения. Для выявления расхождений мэрия пришлет инженера и замерщика, о чем нас известят. А пока нужно ждать.
— Что они там, с ума посходили? Так мы никогда с тобой рядом не будем! — Отец начал надевать пальто и искать шляпу. — Сам пойду и найду на них управу!
Мне стоило больших усилий его остановить.
— Папа, не нужно ходить и волноваться! Сказали же, придут инженер и замерщик. Дело наше движется потихоньку, слишком много подано заявок на эту приватизацию…
Улучив свободное время, я пришел в отцу Кириллу, который возлежал на своем диванчике с деревянной спинкой, укрытый одеялом. В келье стоял запах лекарств. Батюшка все чаще прихварывал, и келейник делал все возможное, чтобы не обременять старца посетителями.
— Батюшка, еле к вам попал… Отец Никанор говорит, чтобы я вас не тревожил плохими новостями… Я просто посижу немного, на вас посмотрю и уйду, если благословите…
— А ты все новости говори — и хорошие, и плохие… — Духовник через силу улыбнулся, видимо, чувствуя себя не совсем здоровым.
— Дорогой отче, по вашим молитвам все произошло как нельзя лучше! Наместник выделил средства на упряжь, конюшня помогла кое-чем, а грузовое седло в магазине купим. Лошадь нам обещали на Псху присмотреть как раз за такую цену, сколько вы передали в конверте. Инок Евстафий и я очень вам благодарны! — Старец, слушая, молча кивал головой. — Одно только жаль…
При этих словах отец Кирилл внимательно взглянул на меня.