Птицы, звери и родственники
Шрифт:
– Теперь-то нормально, – сказала она, – а то, по-моему, ты решил их уморить. Они так изголодались!
Слушая сестру с замиранием сердца, я чувствовал, что ноги у меня подкашиваются.
– Они с таким аппетитом едят, лапочки! Знаешь, они выпивают по две бутылочки за каждое кормление!
Я в ужасе бросился в спальню и вытащил из-под кровати коробку. Так и есть: в ней лежали четыре моих ежонка, объевшиеся без всякой меры. Желудки у них раздулись до того, что они могли едва-едва шевелить ножками, а уж о том, чтобы сделать хоть шажок, не могло быть и речи. Они превратились в розовые бурдючки с колючками, полные молока. Ночью все четверо поотдавали концы, и Марго
Впрочем, мой траур по ежатам продолжался недолго: как раз тогда с триумфом вернулись на тридцатифутовой яхте Дональд и Макс, и Ларри ввел в наш круг капитана Крича.
Мы с мамой очаровательно провели день в оливковой роще – она собирала дикие цветы и травы, а я ловил только что вылупившихся бабочек. Усталые, но счастливые возвращались мы на виллу попить чаю. Но как только вилла оказалась в пределах нашей видимости, мама вдруг замерла на месте как вкопанная.
– Кто это сидит у нас на веранде? – спросила она. Я в это время занимался тем, что бросал палки собакам, так что до меня не сразу дошло, о чем она спрашивает. Присмотревшись, я увидел на веранде странную фигуру в мятых парусиновых штанах.
– Так кто бы это мог быть? Не видишь? – взволнованно продолжала мама.
В это время она жила в страхе, что управляющий банком, где были наши вклады, вот-вот нагрянет на самолете из Англии на Корфу из-за нашего превышения кредита. Вид незнакомой фигуры на веранде усугубил ее опасения.
Я тщательно рассмотрел чужака. Он был почтенного возраста, почти совершенно лысый, а те жалкие волосинки, что украшали заднюю часть его черепа, были длинными и тонкими, как пушок семян чертополоха на закате лета. У него были также одинаково неопрятные борода и усы. В общем, оценив его внешний вид, я заверил маму, что этот странный гость никак не может быть управляющим банка.
– Боже мой, – разволновалась мама, – у нас гость, а у меня абсолютно ничего нет к чаю. Но кто бы это мог быть?
Между тем гость, который сладко посапывал на веранде, вдруг проснулся, едва мы приблизились, и уставился на нас.
– А-а! – внезапно вскричал он, да так, что мама споткнулась и едва не упала. – А-а! Так вы, насколько я понимаю, мамаша Даррелл, а этот отрок, по всей видимости, ваш сын! Ларри мне все про вас рассказал! Ну что ж, добро пожаловать на борт!
– Боже мой, – прошептала мне мама, – это опять кто-то из Ларриной компании.
Когда мы подошли ближе, я смог разглядеть более чем экстравагантное лицо гостя. Оно было пунцовым и покрыто мясистыми наростами, отчего походило на грецкий орех. Что же касается его носа, то, по всей видимости, в какой-то момент жизни он получил столько могучих ударов, что теперь свесился, словно змея. Его челюсть, как видно, разделила ту же судьбу и была скошена набок, как если бы была привязана к мочке уха невидимой нитью.
– Рад видеть вас, – заявил гость таким тоном, будто это он был хозяином виллы. – Мать, да ты, оказывается, ничего деваха! И выглядишь лучше, чем рассказывал твой сын.
Мама остолбенела и выронила один анемон из букета, который держала в руках.
– Да, – молвила она с холодным достоинством, – я миссис Даррелл, а это мой сын Джеральд.
– Моя фамилия Крич, – сказал
Мама нервозно прокашлялась.
– Мой сын Лоренс здесь? – спросила она, принимая мелодичный, аристократический тон, которым пользовалась только в моменты крайних потрясений.
– Нет, нет, – отозвался капитан Крич, – я оставил его в городе. Он сказал, чтобы я пришел сюда на чай. Он сказал, что скоро сам прибудет на борт.
– Что ж, – изрекла мама, мужественно встречая невзгоды, – если вы подождете немного, я напеку ячменных лепешек.
– О, ячменные лепешки? – выдохнул капитан Крич, устремив на маму столь сластолюбивый взгляд, что она выронила еще два цветка из букета. – Обожаю ячменные лепешки! И женщин, столь умелых на камбузе.
– Джерри, – холодно произнесла мама, – займи капитана Крича, пока я приготовлю чай.
Я ожидал, что она удалится с достоинством, но она упорхнула, словно бы спасаясь бегством, и я остался один на один с капитаном Кричем. Тот снова развалился в кресле и уставился на меня своими водянистыми глазками из-под лохматых белесых бровей. Его взгляд был столь пристальным, что я слегка занервничал. Но, сознавая свой долг хозяина, предложил ему коробку с сигаретами. Он устремил в нее взор, словно в колодец, при этом челюсть его задвигалась туда-сюда, точно живот чревовещателя.
– СМЕРТЬ!!! – внезапно заорал он, да так, что я чуть не выронил коробку. Он опять развалился в кресле и вновь уставился на меня прозрачными голубыми глазами. – Запомни, юноша, сигареты – это смерть! – изрек он, пошарил в кармане белых парусиновых брюк и извлек оттуда видавшую виды трубку, шишковатую и почерневшую, словно кусок древесного угля. Когда он зажал ее меж зубов, его челюсть перекосилась еще больше. – Не забудь, – сказал он. – Лучший друг мужчины – его трубка!
Он загоготал над своей собственной шуткой, и я из чувства долга засмеялся тоже. Он встал, снова смачно сплюнул за перила веранды и опять развалился в кресле.
Я задумался, какую бы предложить тему для разговора. Но ничто не шло в голову. Вряд ли его заинтересует, что сегодня я впервые услышал цикаду или что курица тетушки Агати отложила шесть яиц, каждое размером с лесной орех. А если взять что-нибудь из морской тематики – может, поведать ему потрясающую новость, что Таки, который не мог позволить себе приобрести лодку, отправился на ночную рыбалку, держа в одной руке фонарь, а в другой – острогу, и успешно пронзил себе острогой ногу, вообразив, что это рыбина какой-то экзотической формы? Но капитан Крич, глядя на меня в упор сквозь маслянистый трубочный дымок, начал разговор сам.
– Интересуешься, отчего у меня такое лицо, юноша? – осуждающе сказал он, и я заметил, что при этих словах его щеки стали еще пунцовее и заблестели, как сатин. Прежде чем я смог что-либо отрицать, он пустился в рассуждения:
– Коварство ветра. Всё от него. Мы огибали мыс Горн. Ветер жуткий, словно из самых пропастей земли. Я упал, понимаешь? Паруса хлопали и ревели, что твоя гроза. Веревка выскользнула из рук, словно змея, намазанная маслом. Я рухнул прямо на палубу. Врача на борту, конечно, не было. Как могли, так и починили. – Тут он сделал паузу и повел челюстью. Я, потрясенный, сидел как вкопанный. – К тому времени, когда мы обогнули мыс Чили, все затвердело, будто портландский цемент, – продолжал он, поглаживая челюсть. – Мне было тогда шестнадцать лет.