Птицы
Шрифт:
– А ты видела хоть одного такого монстра?
– Нет, но…
– Тогда откуда тебе знать? – со злостью заключила Уиллаби и отвернулась. – Почему я не могу пойти к себе в комнату? – негодующе проговорила она.
– Твой дядя Герхарт велел нам ждать здесь, – напомнила Арабелла.
Уиллаби пробурчала в адрес дяди что-то нелестное, но Арабелла не смогла разобрать ни слова. Впрочем, она считала, что это уже чересчур: господин Уолшш отнесся к ним по-доброму, хотя мог бы наказать как раз их вместо своих важных племянников.
– Твой дядя Герхарт хороший, – сказала она.
– Он впервые за меня вступился, – ответила Уиллаби. – И, наверное,
– А что они делают?
– Презирают меня. И моего папу. У старого господина Уолшша пятеро сыновей и три дочери. Старший сын, мой дядя Александр, – любимчик и будущий наследник семейного дела Уолшшей. А его сын, Невилл, возглавит компанию в свой черед. И поэтому все прочие перед ними трясутся. Даже мой папа. А дядя Герхарт – нет. Ему все равно, он не особенно хочет заниматься семейным делом, и, я думаю, он будет даже рад, если его изгонят из особняка, потому что он дружит с такими, как она, – последние слова Уиллаби прошептала и указала на Фанни, которая о чем-то говорила с Финчем. – Мне кажется, дядя Герхарт нарочно злит старого господина Уолшша. Но он знает, что ему ничего не будет, потому что моя бабушка Аделия любит его больше всех своих детей. Она, – Уиллаби снова кивнула в сторону Фанни, – очень зря надеется, что ее примут здесь. Ее не примут. И она дура, потому что не знает, что отсюда нужно бежать без оглядки.
– Почему? – удивилась Арабелла. Тон Уиллаби ввел ее в замешательство.
– Потому что этот дом и эта семья пожирают всех, кто здесь оказывается. Они сожрали мою маму.
– Она заболела? – сочувственно спросила Арабелла. – Моя мама тоже болеет.
– Она не заболела, – со злостью в голосе ответила Уиллаби. – Они ее убили.
Арабелла открыла было рот, чтобы что-то спросить, но Уиллаби покачала головой и, будто заплесневелую корку, вытошнила из себя:
– Она хотела меня забрать, когда я была совсем маленькой. Увезти отсюда, но они ей не дали. Никто не сбегает от Уолшшей. Они где-то ее замуровали заживо. Я знаю. Я подслушала, как старый господин Уолшш говорил об этом с дядей Александром.
– Это ужасно, – прошептала Арабелла.
Но Уиллаби словно не слышала. Она и сама не замечала, что говорит о том, чем ни с кем никогда прежде не делилась.
Уиллаби продолжала:
– И все об этом знают. Даже мой папа. И дядя Герхарт тоже. Он не такой уж и хороший, как думает мадам Розентодд. Он хороший, пока пытается ее впечатлить. И ведет себя так, чтобы заманить ее – чтобы этот дом и ее заграбастал и ее где-то тоже замуровали. А ее дочка жила здесь совсем одна, сосланная подальше от всех на пустующий четвертый этаж гостевого крыла. Так что не нужно его хвалить, Джей, потому что ты его не знаешь. Никто в этом доме мне не помог бы. Ни родные, ни слуги. – Она замолчала и вымученно выдавила из себя: – И я точно не думала, что ты и Финч мне поможете. – Она бросила быстрый взгляд на Арабеллу и стыдливо опустила глаза. Было видно, как ей непросто благодарить.
Арабелла поглядела на Финча и вспомнила то, что он ей сказал совсем недавно.
– А как иначе, – проговорила она, впервые по-настоящему поняв, что он тогда имел в виду.
– Я всегда думала, что вы злые и глупые, – призналась Уиллаби. – Но вы хорошие.
Арабелла не знала, как реагировать, а Уиллаби добавила:
– Я собиралась пожаловаться на вас мистеру Эйсгроу,
Понуро опустив голову, Уиллаби разглядывала потертые носки собственных туфель.
– Мне жаль твою рыбу, Уиллаби, – сказала Арабелла. – Ты говорила, что несла ее другу?
Уиллаби грустно кивнула, но тут же приободрилась.
– Я украду с кухни еще одну. Он очень любит рыбу.
– А кто твой друг? – спросила Арабелла.
Уиллаби помолчала, словно не зная, выдавать ли тайну.
– Я зову его Скрипун, потому что у него очень скрипучий голос. Он живет в гостевом крыле. На четвертом этаже. Там только он, я и пыль. И больше никого. Я живу в одном конце коридора, а он – в другом. Иногда я прихожу к нему. Мы разговариваем. Он очень хороший. Он не думает, что я нелепая уродина. Только он один так не думает.
– Я тоже не думаю, что ты нелепая уродина, – сказала Арабелла. – Мне понравилось твое платье. И то, как ты сделала прическу. Я бы так точно не смогла. Раньше мама иногда заплетала мне волосы, но она уже давно… она болеет. И я могу разве что сделать хвостики. Вот эти. – Она ткнула себя в макушку. – Я знаю, что они всех раздражают, но мне они нравятся.
– Они смешные. – Уиллаби неловко улыбнулась.
– Вот видишь, – хмыкнула Арабелла. – Так что мне очень понравилась твоя прическа. Ты сама ее сделала?
– Мне помог Скрипун, – сказала Уиллаби. – Он сказал, что на балу все должны быть красивыми. И сказал, что я тоже красивая. И всем понравлюсь. Он очень хороший.
– Да. Наверное.
Уиллаби отвернулась, уйдя в себя. Но от назойливой Арабеллы так просто было не избавиться.
– Думаю, твои кузены попытаются тебе отомстить, – сказала она. – Тебе надо быть осторожнее…
– Ничего они не сделают, – уверенно бросила Уиллаби. – Мой друг меня защитит.
– В самом деле?
– Да. Он сказал, что убьет их всех, если я захочу.
– Убьет? – испуганно спросила Арабелла. Она решила, что ослышалась.
– Да, – с холодным безразличием ответила Уиллаби. – А я хочу.
– Но как он сможет их убить?
– Он взрослый. Можешь мне поверить, он сможет их убить. Наверное, зарежет их. Или нет – я хочу, чтобы он задушил их. По очереди. Чтобы они трепыхались в его руках и ничего не могли поделать. Да, пусть он их задушит!
Арабелле очень не понравилось то, что сказала Уиллаби. Нелюбимая внучка Уолшшей говорила с такой убежденностью в голосе, будто действительно верила, что этот Скрипун избавит ее от кузенов и кузин столь жутким способом. Но тут она вспомнила о том, что Уиллаби всерьез верит, что можно оживить снеговика, и мгновенно успокоилась. Фантазия Уиллаби была еще более бурной и безудержной, чем у Финча.
– Вы поглядите, какой красавчик! – раздался радостный голос мадам Розентодд, и девочки обернулись.
Финч, недовольный и мрачный, словно проглотил грозовую тучу и она пошла у него не в то горло, глядел на них из кресла. Несмотря на его ссадины и разбитую губу, выглядел он едва ли не приличнее, чем за всю жизнь. Даже Арабелла нехотя признала, что он, оказывается, довольно симпатичный. Финч был причесан волосок к волоску, немного слева проходил идеальный пробор, открылись его обычно затянутые лохмами лоб и уши, виски подправились. Фанни проделала невозможное – она совершила чудо.