Пуансеттия
Шрифт:
– Мус?
– Мышь на датском.
– И ты говоришь на датском, потому что ты датчанин...
– Еще я говорю на шведском, норвежском, и французском, и латыни, и немецком, и итальянском, и...
– Я лишь хотела узнать, откуда ты. Почему ты не рассказываешь о своем детстве?
– спросила она.
– Почему все в тайне?
– Вы знаете достаточно моих секретов.
– Их никогда не бывает достаточно, - ответила она, улыбаясь.
– Я хочу узнать все твои секреты.
– Спросите у Муса. Я рассказал ему все секреты в августе, когда вы были в Греции,
– Он - кот. Прямого ответа от кота не дождешься. Я пыталась.
– Вы прекрасно знаете, что можете выведать обо мне все, что пожелаете. У вас свои способы, - ответил он.
Магдалена наклонилась вперед и подперла подбородок рукой.
– Но я не хочу знать твои секреты, - ответила она.
– Я хочу, чтобы ты рассказал мне о них сам. Секреты не подарок. Твой рассказ о них - вот что подарок.
– Вы знаете о Кингсли, - ответил он.
– Он лишь один из твоих секретов.
– Он единственный важный секрет.
Она улыбнулась.
– Ты хочешь в это верить, - ответила она.
– Но не веришь, как и я.
Он изогнул бровь, но ничего не сказал. Он откинулся на спинку кресла и гладил Мышши от ушей до самого кончика хвоста. Мышши потянулся, зажмурился и замурчал от внимания.
– Моя киска любит тебя, - сказала она.
– Мус, ты достаточно взрослый, чтобы жить в этом логове порока?
– спросил он у кота.
– Мышши всего два года, по кошачьим меркам ему двадцать пять, и он все же старше тебя, Бамби.
– Ты слышал, как она меня называет?
– спросил он, смотря на кота.
– И почему мы ее терпим?
– Потому что я вам обоим даю именно то, что вам нужно для выживания - ему еду, тебе - добровольных жертв.
– Она права, Мус.
– Маркус почесал Мышши под подбородком, и, если бы коты могли улыбаться, он бы это и сделал.
– Хотел бы поспорить с ней, но тогда она заберет от меня моих добровольных жертв.
– Боюсь, сегодня без жертв. Все детишки дома на праздниках.
– Вы единственная знакомая мне мадам, которая говорит о своих работницах как о детях. Это немного нервирует.
– И еще я единственная знакомая тебе мадам. К тому же мне нравится нервировать людей. Я этим зарабатываю. Нервирую, раздеваю, лишаю мужественности...
– Я заметил.
– Ты сегодня пришел для высвобождения? Если так, мы можем позвонить Катерине. Она дома с братом и живет недалеко.
– Я пришел, потому что сейчас Рождество. И чтобы поесть. Но по большей части из-за Рождества.
– Ты знал, что я буду одна?
– Я знал, что я буду один.
Она прищурилась.
– Не играй со мной, - ответила она. Ей не нравилось, когда Маркус добровольно проявлял уязвимость. Она не доверяла этому. Это игра, и она здесь была главной, не он.
– Мне нравится играть с людьми, - сказал он. – Это то, что я делаю.
– Не заставляй меня тебя жалеть. Я отказываюсь тебя жалеть.
– Тогда зачем вы меня пригласили?
– Потому что ты красивый и редкий, а я люблю смотреть на красивые и редкие вещи. И как видишь...
– она махнула рукой на комнату, на карточный столик Сеймура восемнадцатого века, на картину
– Она погладила один ярко-красный лист пуансеттии.
– Мое единственное рождественское украшение. Я говорю детям, что не праздную Рождество, и они оставляют меня одну в доме на целых два дня.
– Хотите, чтобы я оставил вас одну?
– Нет. Хочу, чтобы ты остался, - ответила она.
– Хотя и не знаю почему. Ты совершенно несимпатичен.
– Вы же сказали, я симпатичный.
– Нет, я сказала ты красивый. И у меня есть рождественский подарок для тебя, так что хорошо, что ты пришел.
– Правда? Почему?
– Не «какой». Он не хотел спрашивать о подарке. Он спросил почему. Он не доверял ей так же, как и она ему.
– Не знаю, - ответила она. – Как-то давно ты упомянул, чего хочешь, и я решила подарить это тебе. Конечно же, ты не захочешь, чтобы я дарила это тебе, когда получишь его. Если получишь. Мышши, как ты думаешь, как мне поступить?
Мышши ответил лишь шумным мурлыканьем. Этот распутный кот перевернулся на спину и предложил Маркусу почесать свое мягкое брюшко, чего с ней Мышши никогда не делал. Она вернет все его рождественские сардины в магазин.
– За всю свою жизнь я получил лишь несколько подарков на Рождество, - ответил Маркус, запуская пальцы в мех Мышши.
– Меня отправили в школу в Англии, и я проводил там праздники с довольно далекими родственниками. Далекими во всех смыслах этого слова. Я был простым нахлебником. Моя мать в прошлом году подарила мне подарок на Рождество, и я не знал, как отблагодарить ее.
– И что же подарила твоя мать?
– Прекрасную клинковую бритву ручной работы, которая принадлежала моему дедушке.
– Твоя мать подарила тебе опасную бритву? Как уместно. Учитывая все обстоятельства.
– Я использую ее лишь для бритья.
– Ты достаточно взрослый, чтобы бриться?
Маркус посмотрел на нее. Снова этот взгляд. Она любила его.
– Что насчет вас? Каким было для вас Рождество, когда вы были ребенком?
– спросил он.
– Тоже без подарков, - ответила она.
– Рождество было лишь походом на службу. Мама отводила меня в церковь в Сочельник и Рождество, если не работала. Мой отец был цыганом, и они не были женаты. Мама была изгоем для своей семьи. Ей пришлось переехать в другой город, чтобы избежать скандала, и мы были крайне бедны. У нас не было денег на подарки, не было денег на роскошные праздничные обеды - только церковь.
– У вашей семьи было оправдание - бедность. У моей нет. Кроме бедности души, может быть. Иногда я переживаю, что унаследовал эту бедность, - сказал он.
Магдалена подошла, села на подлокотник и повернулась к Маркусу лицом.
– Бамби, милый, я скажу тебе кое-что, и ты должен поверить, что это правда.
– Она заправила локон его золотистых волос за ухо.
– Да?
– спросил он.
– Да.
Он долго на нее смотрел, прежде чем рассмеяться. Полтора года назад он бы не так хорошо пережил такое откровенное оскорбление.