Пуанта
Шрифт:
— Будешь здесь, когда я проснусь? — тихо спрашивает Макс, и я киваю.
— Ничто меня не сдвинет с места. Возвращайся ко мне скорее, любовь моя…
Я больше не слышу в его голосе страха или неуверенности и, подозреваю, дело в Элайе. Он с ним о чем-то говорил, а зная своего брата также абсолютно, могу догадываться: разговор был жесткий. Но это вставило мозг моему мужу, и мне этого достаточно.
Амелия; два года спустя
— …Знаешь, это странно… — тихо усмехаюсь, слегка касаясь серого, холодного камня, — Все вдруг стало нормально. Нет, не отлично, конечно, но нормально.
Я смотрю на могилу, а потом
— Я снова беременна. Не думала, что решусь на это опять, после того, что было, но…Так получилось. Я пока ему не сказала ничего…Я ведь действительно не думала, что решусь когда-то на все это. На семью, имею ввиду…Сложно, конечно, было в самом начале, понять — жизнь продолжается, — а теперь…Я счастлива, — смотрю на фотографию и роняю слезы, — Иногда мне за это стыдно, потому что ты никогда не будешь. Прости меня, ладно? Потому что я так себя и не простила до конца…
Я приезжаю сюда стабильно раз в месяц, даже когда льют знаменитые, питерские дожди — мне плевать. Я езжу, потому что мне это важно, ведь наконец-то у меня есть место, куда я могу поехать, чтобы поговорить…
«Роза Львова» — выбито большими буквами, а сверху ее фотография, которую мы сделали одним зимним вечером, где она была по-настоящему очень счастлива.
Такой странный, на первый взгляд, подарок сделал мне муж. Однажды он приехал, забрал меня с работы и повез, как бы смешно не звучало, на кладбище, а когда я обошла и увидела могилу, была так благодарна…Мой прекрасный, нежный и ласковый муж всегда знал, как это для меня важно.
Вон он стоит.
Я улыбаюсь, когда сижу в машине перед нашим домом, и так до конца не верю, что мы по-настоящему справились. Макс. Он все такой же красивый, как когда-то давно, когда я его только увидела. Когда узнала о нем правду. Когда любила его даже в самые темные наши времена. Сейчас я люблю его еще больше, хотя думала, что это вообще невозможно.
Он гуляет с нашими детьми. Августом, который достаточно вырос, чтобы пойти в этом году в школу, и нашим маленьким Дамиром. Мы назвали его так, потому что он подарил нам весь мир — как только Макс услышал о том, что я снова беременна, его было уже не остановить. Он прошел полный курс реабилитации и встал на ноги, не смотря на то, что это было сложно…
Два года назад
— …Макс, я знаю, что новости неутешительные…
Кирилл стоит перед нами и мнется. Операция прошла успешно, если можно так сказать. Осколок вытащили, но он успел повредить ткани, так что теперь прогнозы были совсем отстой — возможно Макс никогда не сможет ходить. Я стараюсь не смотреть на него, чтобы не смутить, но крепко сжимаю его руку, чтобы знал — я никогда его не брошу.
— Оставишь нас? — тихо просит, я бросаю взгляд на Кирилл и киваю.
Чувствую, что сейчас начнется очередной идиотизм под названием «я-возомнил-себя- страдальцем-и-мучеником». Взбесит меня, а я не очень хочу, чтобы кто-то видел наш очередной скандал: слишком это забавно. Все вечно ржут и отвлекают…
Дверь тем временем закрывается с другой стороны, оставляя нас вдвоем. Макс молчит, я тоже, но когда он только открывает рот, я сразу же перебиваю.
— Даже не вздумай.
— Амелия…
— Я сказала — закрой рот, — перевожу на него внимание, двигаюсь ближе, чтобы оставить поцелуй на губах, — Вместе до конца.
Он рад это слышать,
— У меня есть одна идея, — тихо говорит Петр, и шум-гам сразу же замолкает.
Он чувствует себя неловко от внезапного внимания, от которого отвык, смотрит в сторону. Теперь я улыбаюсь уже явно, встречаюсь глазами с Марией, и та кивает, мол, знаю о чем ты думаешь, да, так и есть. Макс его копия.
— Эм…в общем, есть один хирург в Лос Анджелесе… когда-то давно я…заметил его в детдоме и оплатил ему учебу.
— Ты? Оплатил учебу? — усмехается Марина, но ее отец никак не реагирует.
Точнее не реагирует, как среагировал бы раньше. Он покорно принимает яд дочери, кивает и смотрит себе под ноги.
— Он напомнил мне меня, поэтому…
— Петя, — тихо зовет его Мария, сжимая руку сильнее, от чего дочь их только больше глаза закатывает и фыркает, — Ты можешь сказать им правду.
— О боже, — Миша вздыхает, — Что еще?
— Они уже взрослые…
Тут напрягаюсь даже я. Предположить, что там у Петра могут быть за тайны в загашнике — дело такое…
— В общем…эм…он ваш брат.
Поднимаю брови, стараясь не реагировать на смешки, но тут он добавляет.
— Двоюродный.
Вот это уже интересно. Дети Александровского застывают, а он жмет плечами и выдыхает сигаретный дым.
— Гриша познакомился с его матерью в одной кафешке в Нью Йорке много лет назад, закрутилось, и вот…
— Почему он это скрывал?
— Потому что он его не хотел, да и вы же знаете: он политик, а его жена…в общем тема это больная.
Знаю. Жена их дяди детей иметь не может, а Григорий Александровский никогда не хотел особо, как мне по крайней мере казалось. Он, может быть, и был превосходным политиком, но в плане детей…насколько я поняла, так как особо его и не знала, они у него никогда в приоритете не были. Григорий умер пару лет назад, и это так странно, как даже после его смерти и пройденного времени, его тайны вскрываются только сейчас. Интересно почему?
— …Кларисса, так зовут маму мальчика, приезжала лет пятнадцать назад, но Гриша открестился и…в общем я предложил помощь. Он все таки семья. Я ему потом даже фамилию нашу предлагал, сказал, что признаю его своим сыном…
— Ну да. Тебе то от кого таиться?
Кое-кто из отпрысков королевского семейства все никак угомониться не может, но Петр стойко сдерживает любые нападки абсолютным спокойствием.
— …Но мальчишка отказался. Вообще, он очень талантливый. Я оплатил ему учебу в Гарварде, но все остальное он сам сделал и от содержания давно отказался, да и долг все пытался вернуть…Хороший парень, Кларисса молодец.