Публичное одиночество
Шрифт:
Пример. Один.
Например, все отношение к православию. Ну в какой стране можно было в течение двух-трех лет лишить огромную страну с почти двухтысячелетней историей – православия, заставить взрывать собственные храмы, разграбливать их, сжигать иконы и закапывать живьем священников? В каком страшном сне?
Во Франции.
Что?
Во Франции во время революции 1789 года вешали священников и так далее.
Одну секундочку. Вы же видите различие между значением
Не знаю.
Знаете. Вы умный человек, Вы знаете.
Я умный, но, может быть, я не знаю всего.
Сегодня для Европы религия имеет большое значение?
Это другое.
Не-а. А откуда она выросла, эта Европа? Она выросла из той же самой Франции.
Ну, для некоторых стран имеет. Для Польши очень сильно чувствуется религия, да? В Испании – очень сильно. Во Франции – гораздо меньше.
Конечно. Но давайте только еще разделим следующее: католицизм и православие.
Разделим, конечно.
Разделим. А в этом случае я могу сказать, как мне кажется, что, скажем, православие намного ближе к исламу, чем к католикам. Именно поэтому Россия – реальный мост между Востоком и Западом. Только поэтому именно в России сосуществуют эти конфессии без всяких проблем, если они не надуманы.
Вот это отношение к православию, к священнику, к церкви, которое проявилось в эти постреволюционные годы…
Спровоцировано в том числе и русской литературой.
Вы считаете, что это литература?
В том числе русская литература, безусловно. (V, 24)
Современная литература
(2007)
Я столько не прочел из той великой литературы, что стараюсь восполнять это. Хотя что-то читаю и из современной.
Вы понимаете какая штука. Когда снимаешь кино, ты живешь в системе координат и ты вылавливаешь то, что так или иначе может войти в копилку. Не могу сказать, что я испытываю такое негодование по поводу современной литературы, как многие. Но могу сказать, что отсутствие той самой системы, о которой мы говорили, лишает вот эту литературу живого.
Она может быть стёбной, она может быть модной, она может шокировать, она может взбудоражить, она может вызвать адреналин.
Одна женщина, которая мне прислала письмо – она меня, кстати, ругала, – написала гениальную фразу: «Настоящее искусство – это то, что хочется услышать, прочесть или увидеть еще раз». Если вы перечитываете современную книжку второй раз, значит, она чего-то стоит. (XI, 3)
(2011)
Интервьюер: Ваше отношение к современной российской литературе. Не задумывались ли об экранизации кого-нибудь из современных авторов?
Пока таких планов нет.
С точки зрения кино интересен Алексей Иванов, хорош Захар Прилепин.
Вам
Пелевин – хороший писатель. Современный, лихой. Его книги будоражат мой ум, но оставляют абсолютно холодной душу. Он требует особого киноязыка, Пелевина нельзя – взять и снимать.
А Вы смотрели экранизацию «Generation П»?
Смотрел. Мне очень трудно смотреть кино, где мне некого любить, где никто никого не любит. Оно опоздало лет на восемь. А сегодня ничего нового я не вижу в кино про то, что здесь существовать можно только под кайфом. (XV, 51)
ЛИЧНОСТЬ
(1999)
Все зависит от личности.
Любое общество, любое государство, любая социальная система требуют определенных жертв в свою пользу. Переходить улицу на зеленый свет светофора – это тоже ограничение свободы.
А может быть, я хочу на красный?
Любое правило – это ограничение человеческих возможностей, потребностей, надобностей, инстинктов.
Но если говорить про глубинные понятия, такие, как порабощение личности, то и в данном случае все зависит от личности. Вспомните у Толстого Пьера Безухова, когда его взяли в плен, он рассуждает о том, что невозможно взять в плен душу, только тело… (II, 31)
ЛОЖЬ
(2011)
Интервьюер: Вы никогда не лукавите? Вы никогда не лжете?
Лукавить и лгать – это разные вещи.
Вот, допустим, Вы сами сейчас сказали, что я пришел к Вам, не прося заранее вопросов.
Это правда.
Да, это правда. А почему?
Потому что вопросы заранее нужны тогда, когда у тебя нет ответов на них, когда ты боишься, что тебя могут зацепить за что-то такое, на что ты ему не сможешь ответить.
Я на любой вопрос отвечаю. Другой разговор, я могу сказать: «Вы знаете, на этот вопрос я отвечать не буду. Это мое личное дело. И будьте любезны, не вмешивайтесь. Я священнику расскажу об этом, а не вам». Это другой разговор.
Но ведь очень просто не врать. Не надо ничего запоминать. Я так живу, я так думаю. Если вам не нравится, как я думаю, скажите, как думаете вы, и мы будем спорить. Но заставить меня думать по-другому, оскорбляя меня, – это напрасный труд… (VI, 10)
ЛОНСКОЙ
(2000)
Интервьюер: Будете ли Вы подавать в суд на оскорбившего Вас на пленуме Московского Союза кинематографистов Валерия Лонского?
Господь с вами, я не сужусь ни с беременными женщинами, ни с пожилыми старушками. Я не могу судиться с Лонским, потому что, как сказал Гейне: «Женщина, которая перестает быть женщиной, превращается в мужчину». А мужчина, который перестает быть мужчиной, переиначиваю я Гейне, превращается в Лонского…