Пугливая
Шрифт:
Я кормлю маму через питательную трубку, а затем чищу в раковине все её катетеры и оборудование. Когда я возвращаюсь в комнату, Дэймон уже там. Он отодвинул старое кресло к дальней стороне кровати, тихо работает телевизор, спортивный канал фоновым сопровождением заглушает тишину и то, как при дыхании хрипит у мамы в груди.
Он всегда так делает. У него есть какое-то шестое чувство, которое подсказывает ему, что я собираюсь поговорить с мамой, и он обязательно должен при этом присутствовать. Я не обращаю на него внимания, присаживаюсь на край кровати и нежно прижимаюсь ухом к ее груди.
—
Когда я слышу, как медленно бьется в хрупкой маминой груди её сердце, у меня начинает щипать в глазах.
«Почему бы тебе не очнуться?»
Я крашу маме ногти ярко-розовым лаком и вру ей. Я говорю ей, что собираюсь сделать новую прическу. Говорю, что видела в закусочной Чейза и Шелли. Говорю, что счастлива, потому что, даже если я почти всё время и желаю ей смерти, мне не хочется, чтобы она умерла, зная, как чудовищно несчастна ее дочь.
Даже если это не имеет никакого значения, и её, может, и вовсе здесь нет, я не хочу, чтобы она знала, какой конченой дурой я оказалась.
Дэймон смотрит на меня с другой стороны кровати. Он откинулся на спинку кресла и, скрестив ноги, положил их на край койки. Вокруг нас гудит болтовня о футбольном матче, а может быть, это вообще бейсбол. Я понятия не имею, кто в какую игру играет, и мне все равно. Он отворачивается к экрану, совершенно не тронутый видом лежащей между нами женщины. Он никогда ничего не говорит маме. Его жене.
— Ты не должна лгать своей бедной матери, Кассандра, — рассеянно произносит Дэймон, затем забрасывает себе в рот карамельки и увлеченно их жуёт, глядя, как одна из команд забивает гол, или очко, или что там еще. Лучше бы его здесь не было. Лучше бы его никогда здесь не было.
— Тогда почему бы тебе с ней не поговорить? — резко спрашиваю его я. — Почему бы тебе не сказать ей правду?
Забыв про игру, он бросает на меня пристальный взгляд.
— Чтобы твоя мать узнала, каким грандиозным разочарованием оказался ее единственный ребенок? — холодно спрашивает он.
— А как насчет ее мужа? — бросаю в ответ я. — Думаю, разочарование — это не то слово, как считаешь?
И тогда он произносит слова, которые вонзаются мне в живот, словно свинцовые пули.
— Если бы не ты, Кассандра, она всё еще была бы жива, — его слова холодны, тон размерен. — Если бы не ты и не твой грёбаный бездельник-бойфренд, она все ещё была бы сама собой, а не этим мешком с костями, с которым мы теперь по твоей милости вынуждены тусоваться.
У меня начинает жечь горло от скорби и сокрушительной вины. Он прав. Раньше я ему не верила, когда он говорил мне, что Лео из-за меня слетел с дороги той ночью, но это именно так. Если бы я не поссорилась с Лео, он бы не разозлился. Он бы не сел за руль после того, как пил весь день. Он бы не стал принимать таблетки. Нас бы здесь сейчас не было. Я соскальзываю с кровати и возвращаюсь на кухню. Мне на самом деле нужно больше времени проводить с мамой, но много ли скажешь человеку, который не приходит в себя.
Я чищу на кухне картошку, когда вдруг раздается стук во входную дверь. У меня внутри вскипает адреналин, а потом растекается
Услышав в коридоре голос Криса, я, облегченно вздохнув, снова принимаюсь за картошку. Конечно же, никто не придет меня проведать. Слава тебе, Господи.
На кухню входит Дэймон, за ним плетётся Крис. Несмотря на то, что мы с ним одного возраста, он совсем как мальчишка и всегда выглядит так, словно увидел что-то неприятное. А может, это просто потому, что когда я его вижу, он смотрит на меня? В любом случае, он — довольно странно смотрится в роли полицейского маленького городка. Я представляю его бухгалтером... или вампиром. Он бледный и долговязый, и когда я трахалась с ним в выпускном классе, он просил меня очень сильно его укусить. Так сильно, чтобы у него пошла кровь. Это было немного жутко, но в то же время очень горячо.
Он кажется напряжённым, как будто ему не хочется здесь быть.
— Эй, — улыбаюсь я и, взглянув на Криса, нечаянно рассекаю себе кончик пальца.
— Чёрт! — бормочу я себе под нос, проклиная свою неуклюжесть.
Да, я порезалась, причём глубоко. Посасывая палец, я встречаюсь взглядом с Дэймоном. Он смотрит на нож, потом на меня, затем качает головой и исчезает в гараже.
— С тобой всё хорошо? — спрашивает Крис.
— Я в порядке, — отмахиваюсь я, разговаривая с полным ртом крови. — Ты что, работаешь сверхурочно?
Черт, порез глубокий. Слишком глубокий, чтобы просто его посасывать и надеяться, что кровь остановится. Гадость. Я хватаю кухонное полотенце и, обмотав им руку, выдвигаю все ящики в поисках аптечки.
— Просто надо кое-что забрать, — говорит Крис.
Я прохожу мимо него и понимающе киваю. Я вспомнила, где у нас лежат бинты. Я тихо иду босиком по коридору в комнату моей матери, палец начинает пульсировать.
— Есть какие-нибудь планы на День Благодарения? — кричу я Крису, копаясь в ящике у маминой кровати.
Мучившая меня с утра головная боль, наконец, утихла, и я чувствую себя немного лучше — значит, немного поговорим. В дверном проеме появляется Крис и останавливается у линии, где полированный деревянный пол утыкается в коричневый ковер.
— Да просто обычные семейные дела, — говорит он, бросив взгляд на маму.
— Ты можешь зайти, — говорю я и, махнув ему рукой, открываю другой ящик. — Она тебя не укусит.
Тут я вспоминаю, как кусала его тогда, и изо всех сил стараюсь не рассмеяться. Всё становится еще хуже, когда я поднимаю глаза на Криса и вижу, что он тоже прикусывает губу, явно подумав о том же самом. Он суёт руки в карманы джинсов и, похоже, не может дождаться момента, чтобы отсюда свалить. Поэтому, когда он подходит ко мне и предлагает свою помощь, меня охватывает нечто вроде шока. Он видит, как я вожусь с упаковкой лейкопластырей, и протягивает руку.