Пуговица Дантеса
Шрифт:
Так получилось, что ни Барятинская, ни Пушкина даже не догадывались, что каждой из них отведена роль некой актрисы из «запасной сцены». Какая из этих сцен была настоящей, не знал, пожалуй, и сам Дантес. Француз явно заигрался, компрометируя обеих женщин. Он хотел встречаться с одной, а жениться на другой – той, которая бы укрепила его положение в обществе.
Когда гонишься за двумя зайцами, вероятность схватить хвост одного из них столь же мала, как ухватить зубами проплывающую щуку. При всей своей наглости и циничности, Дантес был слишком молод, чтобы оказаться хорошим охотником или рыбаком. Он слишком уверовал в своё незаслуженное везение…
А
Возможно, женщина была слишком известна в обществе, чтобы неосторожное слово могло её сильно скомпрометировать. Хотя могло оказаться как раз наоборот: у Дантеса имелась связь с простолюдинкой, что являлось ещё большей причиной скрывать эти отношения – на сей раз чтобы не быть скомпрометированным самому и отцу. Ясно одно: у Дантеса была тщательно скрываемая от посторонних глаз «жёнка». И не просто была: любовница… вынашивала от француза детей.
Из письма Дантеса Геккерену от 1 сентября 1835 года:
«Бедная “жена” в глубоком отчаянии; бедная женщина только несколько дней назад потеряла одного ребенка, а теперь есть угроза потери еще одного» [30].
Слишком ушлым оказался этот кавалерийский поручик. Деньги и высокое покровительство сделали вчерашнего недоучку отпетым негодяем…
30 августа 1836 г.
«…Спешу тебя уверить, что перелом ключицы мне никакой боли не причиняет, мучает же лишь одна тугая перевязка, но и к ней начинаю привыкать, впрочем, – ни лихорадки, ни других каких-либо последствий от нашей кувыркколлегии во мне не осталось…»
Из письма императора Николая Павловича к князю Паскевичу [31]
В отличие от своего батюшки, тщедушного и низкорослого Павла I, российский император Николай Павлович Романов отличался отменным здоровьем и атлетическим телосложением. Он имел правильные черты лица и при росте 189 см – широкие плечи и могучую грудь. Даже приближённые сомневались, не носит ли император ради эффектного внешнего вида ватные вкладки под мундиром. Спор разрешил лейб-медик Николая доктор Карель (сменивший в пятидесятые годы на этом посту Н.Ф. Арендта), обследовавший приболевшего императора.
«Теперь, когда мне пришлось подвергать его перкуссии и аускультации, – писал Карель, – я убедился, что всё своё, природное…» [32]
О темпераменте Николая вообще говорить не приходится: об этом прекрасно знала придворная когорта фрейлин, которая после интимного общения с «Дон-Кихотом самодержавия» с лёгкой руки последнего выдавалась за князей, графов и просто знатных (пусть и не всегда молодых) вельмож. Ну а об уникальной эротической коллекции живописи, собранной сладострастным монархом, мечтали лучшие галереи мира. Впрочем, это – так, к слову.
О волокитстве Дантеса вскоре стало известно и при Дворе (наверняка кто-то нашептал императрице). Николай сделал вид, что новость ему не интересна, хотя на самом деле это было не так: очаровательная Натали царю нравилась. И он очень не любил, когда вокруг понравившейся ему женщины увивались навязчивые хлыщи, компрометируя не столько себя, сколько даму. Поэтому настойчивость француза Николая Павловича, этого видавшего вида бонвивана, слегка раздражала. «Играть можно – но не заигрываться!» – не раз говорил он. И был прав. Натали заигралась.
Хотя
Проблемы со здоровьем по-настоящему у Николая Павловича начались вскоре после того, как он присягнул на императорский трон. К приступам мигрени, не дававшим покоя с юности, ещё прибавились сильные боли в темени. В ночь с 9 на 10 ноября 1829 года в одном из залов Зимнего дворца с грохотом рухнула на пол большая китайская фарфоровая ваза. Выйдя на шум, Николай поскользнулся на паркете и упал навзничь. Падение оказалось неудачным: царь сильно ударился головой о стоявший поблизости шкаф, потеряв на какое-то время сознание. Никем не замеченный, самодержец пролежал на полу не менее четверти часа. Несколько дней, проведённых в постели под наблюдением опытных докторов, помогли восстановиться; правда, не полностью: отныне головные боли беспокоили императора почти постоянно.
Через несколько лет – очередное происшествие, едва не ставшее для Николая фатальным. В конце августа 1836 года проездом из Пензы в Тамбов недалеко от местечка Чембара [19] на середине горы кучеру не удалось сдержать лошадей, и те понесли. В результате экипаж опрокинулся набок. Царственный пассажир получил множественные ушибы, при этом оказалась сломана ключица. Пострадал и сидевший рядом А.Х. Бенкендорф; но больше всех досталось камердинеру, сидевшему вместе с кучером на козлах. Ему-то первому по указанию царя и оказывалась помощь.
19
Ныне г. Белинский Пензенской области.
Перевязку императору сделал уездный доктор Цвернер, причём настолько удачно, что дело быстро пошло на поправку. Дабы не обидеть местного лекаря, Николай согласился провести пару недель в уездном училище под наблюдением заботливого Цвернера. И результат не заставил себя ждать: кость срослась вполне благополучно [20] .
А вот головные боли остались…
Незаметно пролетело ненастное лето. Сентябрьские затяжные дожди возвестили о приходе осени…
20
В благодарность доктору царь пожаловал ему дорогой перстень стоимостью 2000 рублей и отблагодарил деньгами – 3000 рублями серебром. Кроме того, 5000 рублей Николай пожертвовал в пользу уездной больницы.
11 сентября 1836 года Кавалергардский Ея Величества полк, покинув Новую Деревню, вернулся на зимние квартиры, расположенные на Шпалерной улице. 12 сентября Пушкины выехали с дачи на Каменном острове и поселились «на Мойке близ Конюшенного мосту в доме княгини Волконской».
Летние дачные балы заметно сблизили Натали и Дантеса. И щепетильные ценители мазурки и котильона это отметили первыми. Хотя приёмному сыну посланника балы уже оказали важную услугу; оставалось лишь закрепить занятые позиции. В «карамзинском кругу» Дантеса теперь хорошо знали, с ним считались; и это притом, что по-русски француз не знал ни бельмеса, предпочитая с «ультрафешенеблями» общаться исключительно на родном языке, благо прекрасное образование «фешенеблей» позволяло им хорошо понимать собеседника и свободно разговаривать. Одним словом, в обществе француз стал душой общества и при этом никого не тяготил. За единственным исключением – поэта Пушкина.