Пуговица, или серебряные часы с ключиком
Шрифт:
Не то чтобы фрау Кирш не разговаривала со старым Комареком. Она и восхищается, как славно он свою сеть плетет. И долго стоит в дверях и смотрит им вслед, когда они выходят на лед рыбу ловить. Однажды они принесли в сачке несколько судаков в полфунта весом, а фрау Кирш, всплеснув руками, воскликнула:
— Дедушка, вот это улов!
— Это ты так считаешь, а ведь рыба нынче плохо в сеть шла.
— Да что вы, дедушка, так много судаков!
— Может, ты поджаришь их, а?
Она сняла сачок с плеча
Но старик по-прежнему редко когда разговорится — не дает ему покоя этот испанец. Да и у мальчонки, считал он, нет того терпения, чтобы рыбачить, как прежде. Все только предлога ищет, чтобы с озера сбежать. Веревка, видите ли, ему понадобилась. А на самом деле и не нужна она совсем. Теперь больше часа будет за ненужной вещью бегать! «Может, это ты эгоист такой? — говорит старик сам себе. — Не о счастье мальчишки печешься! Иначе тебе бы радоваться, что он доволен и смеется. Старый ты стал, себялюбивый. Не следует тебе распускаться!» И с каждым днем дедушка Комарек делался молчаливей. Однажды мальчонка прибежал из деревни и еще на ходу крикнул:
— Имение делят!.. Каждому надел дают: и лес и луг, — захлебываясь рассказывал Генрих. — Готлиб, который есть настоящий пролетарий…
Испанец встал и принялся натягивать свои «французские ботинки», словно и он в деревню собрался — помогать землю делить!
— И нам надо записаться, дедушка Комарек!
Но старик делал вид, будто все это его не касается.
— Рыбаки мы, — говорил он, — землю не пашем, — И тут же снова стал пересчитывать д ели.
А разве сам он не мечтал о справедливой жизни? И разве сам не составлял списки, покуда мальчонка сидел на ящике и болтал ногами? Почему же он теперь-то сидит и молчит?
— Меня спросить, — заговорил Генрих, обращаясь к испанцу, — я прямо скажу: коммунизм у нас будет.
— Они что, комиссию какую выбрали?
— Да, комиссию.
— И что ж, ходят и наделы нарезают?
— Матулла и кузнец — они и нарезают.
— Вот оно что. Матулла, значит!
Теперь и испанец надолго умолкает.
Нравится Генриху, когда испанец с фрау Кирш разговаривает. Как-то он раскрыл свой фанерный чемодан и долго в нем рылся. Потом что-то достал и положил в карман. Это была белая шелковая блузка, расшитая разноцветными нитками.
— Нет, нет, фрау Кирш, она у меня уже давно. Я ее тогда еще, в деревне, подобрал, когда мы Королевича нашли в соломе.
Не простая, значит, эта блузка оказалась, а можно сказать — волшебная!
ПОСЛЕДНЯЯ ГЛАВА
Засвистел скворец.
Ветер шумит в ольшанике. Теплый такой! С крыши капает.
Весна пришла.
Старый
У берегов подтаивает лед. Щука нерестится.
Комарек берет большую вершу, а Генрих — маленькую. Оба шагают к тому месту, где Грубер впадает в озеро. Стоят там и смотрят, как камышинки качаются — это щука ворочается в воде… Шлепая по мелководью, они подыскивают место для верши.
Настает день, когда старик приносит с озера в сачке двух щук. Светит солнце, и из щук капает желтая молока.
На скамье перед домом сидит испанец. Шея замотана зеленым шарфом. Рядом — фрау Кирш в расшитой белой блузке.
— Salud! — говорит испанец, должно быть радуясь, что может теперь посидеть на воздухе.
— Salud, — отвечает Генрих, немало удивившись, и тут же рассказывает, что знает еще одного человека, который, когда здоровался с ним, говорил «Salud».
— Это значит «будьте здоровы», — объяснил испанец. — В Испании так здороваются.
— Может, тот человек тоже в Испании был? — спрашивает Генрих.
Сколько по земле людей ходит! И сколько дорог на земле! И сколько судеб людских! И надо ж — такое совпадение!
Испанец снова садится на скамью. «Да, это он. Точно, это он!» — говорит он себе.
— Танкист? — спрашивает он Генриха.
— Я ж сказал — он комендант округа у нас.
— Округа? Нашего?
— Нашего.
— Об Испании он ничего не говорил?
— Нет, об Испании ничего не рассказывал.
— Но он говорил тебе «Salud»?
— Да, «Salud» он говорил и еще «Salud, companero» или «camarada».
— А зовут его Константино?
— Нет, его зовут Константин, Константин Новиков.
Удивительное совпадение! Даже не верилось. Но сомнений уже быть не могло.
Потом, когда они сидели за столом, испанец рассказал, что вместе с Новиковым они работали в мастерской Интернациональной бригады. И однажды — это было под Квинхорна — они между своими и вражескими позициями чинили подбитый танк. Потом отошли, пришлось ждать темноты, чтобы поставить новую гусеницу. Шагах в двадцати от подбитого танка они залегли под скалой. Пролежали так до самой ночи.
Вспомнил испанец и холодные ночи Арагона.
— Из деревни под Саратовом он. Деревня раскинулась на пригорке, — добавил он, помолчав.
Генрих побежал в бургомистерскую.
— …Это я, Сергей. Мне с комендантом надо говорить… Коменданта Новикова мне… Чего? Нет Новикова? Мне привет надо передать ему — от испанца… Ничего не слышу… Нет, испанца. Я его зимой подобрал у дороги… Чего? Плохо слышно… Что? Что? В Саратов уехал?..
Генрих долго слушал.
— …Понимаешь, испанец вернулся. Нет, Сергей, испанец… С Новиковым, который в Испании сражался…