Пуговицы
Шрифт:
И пусть маленькая девочка внутри меня по-прежнему любила её, и побежала бы за ней хоть на край света, чувство вины отступило, а вместе с ним новая, взрослая я, как бы горько это ни было, теперь всё понимала.
Просто голубое небо для неё было важнее. Важнее папы, меня, всего, что нас связывало.
Так бывает. Может, этот Люк пришёл и спас маму из разрушающего её мира?
Кому как не мне было такое понимать?
Но я-то всегда думала, что никого не люблю. Значит она тоже нас не любила. А с этим уже ничего не поделаешь.
— Смотри, —
— А что у меня есть варианты?
— Я поговорила с Тамарой Андреевной. Она обещала тебе во всём помогать. Деньги я буду переводить. Папа тоже. Весной сдашь ЕГЭ и… — она замялась. — Если захочешь, сможешь переехать к нам.
— ЕГЭ через шесть месяцев.
— Но ты же согласна, что нужно закончить школу?
— Ты мне сказала тогда, что я разбила тебе сердце и сама во всём виновата. Что я плохая и никого не могу любить. И я поверила. А как по-другому? Ты же была моей мамой, и я во всём тебе верила. Но ты меня обманула. Вот, как сейчас обманываешь. И пусть я, возможно, плохая, но я умею любить, и я ни в чём не виновата. Тебе просто было так легче меня бросить. И я всегда жила с уверенностью в том, что заслужила этот окружающий меня дестрой. А сейчас вижу, что дестрой — это ты и есть.
— Не понимаю, о чём ты, — мама поджала губы и глубоко вдохнула, приготовившись защищаться.
— О том, что можешь не волноваться, я никогда к вам не перееду. Ни через два месяца, ни через шесть. Там, в торговом центре я была не в себе. Думаешь, я не понимаю, почему ты сказала про два месяца? Потому что в феврале мне будет восемнадцать. И ты типа больше не обязана будешь за меня отвечать.
— Летом вступит в силу дедушкино завещание по квартире, ты станешь совершенно самостоятельным человеком и сможешь выстраивать свою жизнь так, как захочется тебе.
Мы разговаривали на разных языках.
— Отлично, — я смотрела на неё прямо, но она предпочитала не смотреть мне в глаза. — Потому что я планирую выстроить свою жизнь так, чтобы бы быть счастливой.
Конечно, когда она уехала, маленькая девочка во мне прорыдала всю ночь, но мы с этим справились. Взрослая я была наконец-то свободна.
Я отпустила маму, а она меня.
Отмечать Новый год Томаш предложил вместе в Питере. Звучало заманчиво и волшебно.
Мы взяли билеты на тридцатое января, а двадцать седьмного он отправил Дашу вместе с Марком и его женой на Мальдивы. Они предлагали ему поехать с ними, но Слава выбрал Питер со мной.
В этот день я не трогала его. Не звонила и почти не писала, поняв по коротким ответам, что он не настроен общаться.
Но двадцать восьмого, когда в школе проходил праздничный концерт, и Слава должен был его вести, он не пришёл. А из всех моих сообщений ответил только на одно, написав: «Я тебе позвоню завтра».
Всё это было очень странно и не похоже на Томаша. Так что вместо концерта я отправилась прямиком к нему домой.
Было уже два часа дня, но он открыл мне
Повсюду царил разгром и бардак, как бывало у нас с Кощеем во времена противостояния. Даже в «маминой спальне» всё было перевернуто вверх тормашками, а в раковине на кухне скопилась гора посуды.
— Ты чего это? — пока он натягивал штаны и пытался пригладить перед зеркалом волосы, я обошла квартиру. — Заболел?
— Да, наверное, — он неуверенно опустил глаза. — Плохо себя чувствую.
— Температура? — я потрогала его лоб, но он был совершенно холодный. — Что у тебя болит?
— Не важно, — он отмахнулся. — Просто плохо и всё.
— Это из-за Даши? — догадалась я. — Переживаешь?
— Просто нужно как-то свыкнуться с тем, что её нет и больше не будет, — сказал он так, словно речь шла о покойнике.
— Как это не будет? Прекрати! Она просто переехала вот и всё.
— Всё? — он мрачно посмотрел исподлобья. — Да, наверное, ты права.
— У тебя есть вечером работа? — я отдёрнула шторы, впуская зимний свет.
— Я уволился оттуда.
— Вот это новость! Когда?
— Сегодня. Позвонил и сказал, что больше не приду.
— Эй, — я села рядом с ним на край разобранного дивана. — Ну-ка перестань. Всё наладится, ты привыкнешь. Так бывает. Я понимаю. Сначала всегда грустно и пусто. Я вон даже по Кощею своему скучаю. И по Яге. Не думала, что вообще любила их. А выходит всё же любила капельку.
— Нет, ты не понимаешь, — категорично отрезал он. — Ты почти всю жизнь одна, ты ни к кому не была привязана, никто не был для тебя смыслом жизни. Если бы ты потеряла вдруг смысл жизни, как бы ты себя чувствовала?
— У меня нет смысла жизни, поэтому и терять нечего, — я попыталась отшутиться, но получилось немного наигранно. — Вечером в школе танцы. Пойдём?
— Иди одна. Я сейчас не могу веселиться.
— Типа ты в трауре?
— Нет, просто без настроения.
— Без тебя мне там делать нечего. Я хочу пойти с тобой, — обхватив его за шею, я прижалась к нему всем телом. — Хочешь, я тебе здесь всё уберу? Я теперь профи.
Слава медленно снял мои руки и отодвинулся.
— Даша сегодня закидала меня сообщениями о том, как скучает, и от этого совсем тошно.
— Ты жалеешь, что пошёл к Марку?
— Да. Очень. Знаю, что так было правильно, но всё равно жалею.
— Даша ещё маленькая. Ей будет не так сложно перестроится.
— Перестроиться что? Любить других людей? Забыть, что у неё есть я? Выкинуть меня из своей жизни?
— Перестроиться к новой жизни. Думаешь, ей легко было жить со всеми этими странностями: без матери, с психической Надей, скрываясь и постоянно опасаясь проверки?
— Тебе легко говорить, — мне показалось, что в его глазах стоят слёзы. — Ты никого не любишь, а если не любишь, то всё легко.
Я встала. Серые тени на стенах сбились в хоровод. День стремительно гас. Опечаленная фигура Томаша на фоне белой смятой постели была насквозь пропитана дестроем.