Пуговицы

Мартин Ида

На комоде лежала горсть пуговиц. Машинально я взяла одну.

— Всё срезал к чёртовой матери, — пояснил он. — Нужно выбросить. Не хочу думать, что это может мешать мне жить.

Я провела ладонью по пуговицам, разравнивая их, затем, после некоторого молчания, всё-таки сказала то, что должна была.

— Вам с Дашей нельзя разделяться. Тебе нужно поехать к ним.

— Нет-нет, —

по тому, как Томаш засуетился стало ясно, что он думал об этом. — Они о Даше позаботятся. Ты же не останешься одна. Ты же не сможешь.

— Ты назначил себя на роль моего опекуна?

— Я просто знаю, что тебе я нужнее, чем ей.

Его взгляд будто тоже погрузился в мир теней.

Ничего не отвечая, я сходила в коридор, достала из кармана серую Дашину пуговицу, пришитую «на любовь», принесла и бросила её к остальным.

— Даша пришила, чтобы я влюбилась в тебя. Ещё тогда, в самом начале. Какое-то время это работало, но потом я её отрезала. И если я и думала, что люблю тебя, то теперь этого нет. Всё прошло. Ты был прав, когда сказал, что я никого не люблю. Ты мне не нужен, Слава. Смешно вообще, что ты так подумал.

— Но Микки, — он встрепенулся. — У нас же всё хорошо.

— Я ни с кем не встречалась дольше месяца и с тобой тоже не получится. Лучше сразу поезжай к ним.

— Я тебя люблю, — тихо, но уверенно сказал Томаш.

— Это здорово, конечно. Но я-то никого не люблю. Забыл? — я попыталась вложить в эти слова весь цинизм, на какой только была способна.

— Погоди, — не моргая он уставился на меня. — А как же Питер?

— Сдашь оба наших билета и купишь один на Мальдивы. Делов-то?

— Нет-нет, я уже всё решил, я настроился и…

— Слав, хочешь честно? — резко перебила его я. — В любом случае у нас ничего хорошего не получится. Мы с тобой оба как оторванные, потерянные пуговицы, замороченные и загруженные. Грустные, взрослые и несчастливые. И как бы ты не хотел меня спасти: вытащить на свет или вылечить, у тебя никогда этого не получится. Я утяну тебя в своё унылое болото, где мы оба будем страдать. А я мечтаю о радости и счастье. Понимаешь?

Он недоуменно пожал плечами.

— Я даже не рассматривал вариант, в котором ты можешь передумать. Не потому

что я слишком самоуверенный, а потому что…

— Ты слишком самоуверенный, Слава, — снова перебила я. — И мне всегда в тебе это очень нравилось. Давай не тяни, просто собирайся и поезжай к ним.

— Ну, а как же ты?

— За меня не волнуйся. Я до тебя прекрасно жила и, если бы Даша не пришила мне эту дурацкую пуговицу, жила бы и дальше.

— Ты теперь в них тоже веришь?

— Теперь я верю только в себя.

Затягивать прощание не стоило, я же могла передумать, дать слабину, пойти на попятную у своих желаний, и потом следующий десяток лет мучиться очередным чувством вины.

Томаш просил остаться, предлагал провести этот день вместе, пытался пообещать, что вернется за мной и много чего ещё, но я не стала слушать.

Возле подъезда я остановилась и посмотрела в окно его квартиры. Он стоял в нем и помахал мне рукой.

На лицо сыпались пушистые снежные хлопья. Сердце, предательски призывая вернуться, мучительно ныло. И я уже чуть было не поддалась ему, как вдруг в кармане завибрировал телефон.

— Привет. Не надумала?

— Ты мне пятый раз за эти два дня звонишь.

— И чего?

— Я же объяснила, что у меня планы.

— Знаешь, мы в такое время живём, когда планы меняются каждые два часа.

— Хочешь взять меня измором?

— Измор работает в восьми случаях из десяти, — он сделал короткую театральную паузу. — Остальные два решаются силой.

Лёше снова удалось рассмешить меня в самый неподходящий момент.

— Не понимаю зачем тебе это нужно. У тебя наверняка там полно вариантов поинтереснее.

— Ну не скажи… Такой интриги, какую ты навела своей шубой, у меня никогда не было.

— Что ж, — я снова посмотрела на окна. — Тогда договорились. Я приеду к вам на Новый год, но только в той самой шубе.

Закончив разговор, я сунула телефон в карман и быстро пошла сквозь густо валящий снег, не оборачиваясь и ни о чём не жалея.

Нет, я не приносила себя в жертву ради счастья Томаша, я всё ещё рассчитывала на своё собственное.

конец