Пуле ангел не помеха
Шрифт:
Честно говоря, Виктор не горел большим желанием встречаться со своими бывшими товарищами. Но подполковник Логвинов, которому он доложил о состоявшемся-таки приглашении, коротко заметил: «Поезжай. Просто так они тебя не позовут. Только на рожон не лезь. Сиди себе и слушай. Кто-то из них наверняка должен быть замешан. А может и имеет непосредственное отношение к делу. А главное – не пей».
Виктор не стал оправдываться, когда, вызвав через несколько дней после происшествия в ресторане, Ким Климыч, потрясая его рапортом, проводил с ним «воспитательную» беседу. Она длилась почти час, в течение которого капитан милиции Стрельников узнал много «много нового» о вреде пьянства, о
– Все! – сказал подполковник, заканчивая свою многословную речь. – Все, что было нужно, я тебе сказал. Теперь сам делай выводы. Иди.
Хотя Виктор и понимал, что по-другому начальник не мог поступить, все равно было обидно. Как ни крути, он, косвенно ли, напрямую ли, но был виновником того, что операция провалилась. С районным ОБНОНом, конечно, разберутся, но, кому от этого легче? Да и Главного гостя он, выходит, все-таки зацепил, когда стрелял ему вдогонку. По данным экспертизы попавшая в него пуля была выпущена из его, Стрельникова пистолета. Вот только, как он умудрился это сделать, Виктор не мог вспомнить. Может быть, действительно был пьяным? Или даже та малая доза коньяка, которую он принял, стала спусковым механизмом, сыгравшим злую шутку с его контуженной головой? Кругом подполковник прав: пить ему действительно нельзя ни капли. Но если бы начальник и в самом деле предполагал бы, что все произошло из-за пьянки, он уже неделю назад вручил бы ему обходной листок.
Хорошо ему говорить «не пей». Вон Погорелов сразу четыре бутылки потащил. Как откажешься?
– У вас, что, холодильника в доме нет? – спросил Виктор, когда тот проходил мимо.
Вован, как они называли его между собой, не ответил. Стоя на крыльце, он лишь улыбался, прижимая к себе бутылки с водкой, коньяком и какие-то пакеты. Так ничего и не сказав, он вошел в дом, оставив дверь полуоткрытой.
На первом этаже оказался просторный зал, из середины которого наверх вела широкая лестница. Через пять ступеней она раздваивалась на две лестницы поуже с перилами по обеим сторонам. Слева и справа было несколько дверей, ведущих в соседние помещения. За одной из них, судя по доносившимся оттуда запахам, находилась кухня.
– Ты чего застрял? – раздался откуда-то сверху раскатистый голос. – Давай, поднимайся. Внизу тебе не нальют.
Расположившиеся в шикарных креслах рядом с ярко пылавшим камином, Остапчук и Портнов, встретили его с бокастыми рюмками в руках. Третью Леонид протягивал Виктору.
– Вас, чертей, ждать – с голоду подохнешь, – произнес он с досадой в голосе. – Давай за встречу.
Виктор взял рюмку, посмотрел сквозь янтарную жидкость на Игоря.
– Ну барин, ну, настоящий барин. Здорово, что ли? – он подошел к Остапчуку, пытаясь обнять. Но тот сам облапил его своей огромной ручищей.
– За боевое братство! – отпустив Виктора, торжественно произнес он и опрокинул в себя содержимое рюмки, даже не глотнув.
Виктор пригубил и поставил свою на низенький столик.
– Ты чего это мимо проносишь? – удивился Остапчук. – Прежде за тобой такого греха не водилось.
– Да плюнь ты на него, – развалившись в кресле и нанизывая на вилку маслины отозвался Портнов. – У него привычка такая: как нажрется, так стрелять начинает. Уж я-то знаю. – Он многозначительно посмотрел на Виктора, который искал глазами, куда бы присесть. Сбоку от камина стоял просторный диван. Не обращая внимания на поддевку Портнова, он перешагнул через его вытянутые ноги и устроился в ближнем углу.
– Как стрелять? – удивился Игорь.
– А так. Хватается за пистолет и – ну палить.
– Ну-ка,
– Пусть он сам тебе рассказывает, что его вдруг в ресторане разобрало. Я сначала решил, что он сам себя прикончил: лежит не шевелится … Ты в кого стрелял тогда?
Виктор собирался ответить, что по пьянке уже и не помнит, как было дело, но тут на лестнице послышались тяжелые шаги и в комнату, прижавшись друг к другу плечами, одновременно протиснулись Востриков с Селезневым.
– Глянь-ка, Ванька, блин какой! – загоготал Геннадий, подходя к Остапчуку. – Вот так харя! А пузо-то, пузо. Сразу видать, хозяин. – Он бесцеремонно хлопнул Игоря по заметно выдававшемуся животу. В глазах Остапчука, отвыкшего от такого фамильярного обращения, вспыхнул и тут же погас злой всполох. Чуть приподнявшись, он обхватил Селезнева локтевым сгибом за шею и слегка надавил. Глаза Геннадия стали вылезать из орбит. Другой рукой Игорь подхватил его ослабевшее тело и аккуратно положил на диван.
– Извини, – склонился он над ним. – Случайно вышло.
Тот ничего не ответил. Немного придя в себя, Селезнев глубоко вздохнул и покрутил головой.
– Тебе бы, дураку, в боях без правил участвовать. Шуток не понимаешь. – Геннадий досадовал на себя за то, что так нелепо попался на прием. Начальнику службы безопасности это было не к лицу. – Твое счастье, что врасплох меня застал, а то бы …
– А кто же тебя предупреждать будет, когда на твой банк нападут? – спросил Востриков с усмешкой. – Думаешь, заранее факс пришлют: так, мол, и так, идем с вас деньгу выколачивать.
Показав, кто здесь хозяин, Остапчук молча уселся на свое место. Разговор не клеился. Вновь прибывшие, приняв по сто граммов и с аппетитом закусив фруктами, осматривались. Остапчук наблюдал за ними, переводя взгляд с одного на другого. Обстановку неожиданно разрядил как-то боком вбежавший в комнату Погорелов:
– Игорь Иванович, банька готова!
Это неожиданное обращение по имени и отчеству вызвало приступ общего смеха. Первым расхохотался сам Остапчук, за ним и все остальные.
– А чего я такого сказал? – не понял причины общего веселья Погорелов.
– Да что вы, Владимир Сергеевич! Ничего такого вы не сказали, – ответил Востриков, и комната огласилась новым взрывом хохота.
Баню решили перенести на вечер. Подвинув диван, все устроились перед камином, игравшим в этот, достаточно теплый день, сугубо декоративную роль. Крупные осиновые поленья пылали ровно, без искр и треска. За те шесть лет, что Виктор не видел приятелей, все сильно изменились. Высокий широкоплечий Игорь Остапчук еще больше раздобрел. И прежде не отличавшийся особой прытью, теперь он передвигался еще медленнее, будто заранее рассчитывал каждое движение. Растекшись в своем, отдельно стоявшем кресле, он снисходительно улыбался шуткам приятелей, иногда сам вставлял пару слов. Прибавилось солидности и у Генки Селезнева. Он уже не болтал без умолку, кивая невпопад, как прежде. Сейчас он гордо и независимо держал свою, заметно посеребрённую сединой голову с видом умудрённого жизненным опытом старца. Если и открывал рот, то только, чтобы категорично произнести что-нибудь высокопарное, нисколько не сомневаясь в точности формулировок и в своей правоте. Даже взгляд его стал как будто осмысленнее от осознания собственной значимости. Востриков заметно состарился. Так, казалось, не столько из-за морщин, покрывших его лицо тонкой паутиной, сколько из-за того, что он будто усох, еще больше поседел и старался казаться как можно менее заметным. Погорелов, такой же щупленький, невольно тянулся к нему. Он сидел на стуле ближе с Вострикову и немного дальше от камина, чем другие