Пулеметчик

Соболев Николай

Первая телега тронулась навстречу полицейским, вставшим на углу поржать над Климом и его попытками поставить колесо на место.

Телега миновала патруль, тот, обходя рассыпанные кирпичи, двинулся дальше, на Леонтьевский.

Седьмой мешок. Или восьмой? Я уже сбился со счета.

Вторую телегу укрыли рогожей.

На Бронных что-то оглушительно взорвалось и вскоре из-за домов поднялся столб дыма.

Когда Клим присобачил колесо, а погрузка закончилась, я уже был мокрый, как мышь. Вот что стоило дураку утром принять валерьянки?

Караван

из трех телег, груженых битым кирпичом, грязными мешками, обломками досок и накрытых поверх рогожами, уже сворачивал на Тверскую в сторону Дмитровки, несколько артельщиков вышли погрузить рассыпанный кирпич, и тут за стеклами канцелярии вдруг полыхнуло и в открытые окна плеснули языки пламени. Загорелось как-то необыкновенно быстро и сильно, как бывает только при бензине.

Первыми побежали артельщики, следом за ними служащие канцелярии, кто-то выпрыгнул со второго этажа в палисадник, вокруг голосили “Пожар!”, дворник отчаянно дул в свисток.

А у меня за спиной боевики слезли со шкафов и принялись разбирать и паковать свое хозяйство, а телеги двигались на север, чтобы раствориться в переулочках Сущевской части за Садовым.

***

Вместо паровозного дыма и креозота три вокзала пахли гарью и порохом.

Горели угольные и лесные склады у Ярославской-Товарной, по всей площади валялись матовые стрелянные гильзы. Из заложенных мешками с песком окон посеченного пулями Николаевского вокзала выглядывали тупые рыла “максимов” и даже дула трех орудий, следы от снарядов были видны на вокзалах-соседях и на разбитых баррикадах поперек Краснопрудной и Каланчевской.

Дружины Казанской дороги ухитрились разоружить войсковой эшелон из Маньчжурии, что сразу дало несколько сотен винтовок и уверенность в том, что теперь-то Николаевский вокзал будет взят.

Трое суток железнодорожники безуспешно долбились в укрепленное здание, а Михал Дмитрич мрачно говорил, что это бессмысленно — ну разгрузятся войска не на вокзале, а в Химках и придут пешком.

А потом прибыли семеновцы и началась зачистка города.

С ходу, с вокзальных перронов лейб-гвардейцы пошли в атаку через площадь на Казанский и через запасные колеи — на паровозное депо и Ярославский. К концу дня по великому множеству путей, мастерских, пакгаузов, павильонов и всему железнодорожному хозяйству лежали дружинники — убитые в бою и добитые штыками после.

Об этом и о других новостях поведал Митяю Виталька Келейников, мотавшийся по Москве в статусе посыльного.

— Студенты с Бронных ушли на Пресню, засели с тамошними с Прохоровской мануфактуры и сахарного завода, за прудами не достать. Арестантов прорва, Бутырка переполнена, в Манеж сгоняют, в Симоново тишина, рабочие сами за порядком следят, баррикад нет, полицейских нет. Давеча повязали верховодов из Почтово-телеграфного союза, на телефонной станции вместо барышень солдаты сидят.

— А Петьку видел?

— В Хамовниках, с дружинниками фабрики Гюбнера, всю слободу держат. Просил при случае поесть принести, у них с запасами плохо.

Еды

в доме было изрядно, Михал Дмитрич как будто знал и велел прикупить крупы, твердой колбасы, вяленого мяса недели на две. В бой Митяю соваться было запрещено, но отнести еды-то можно?

— А как пройти? Мимо казарм, что ли?

— Не, там два полка взаперти сидят, разоружили их за ненадежность, кругом караулы из драгун. Давай прямо в университетские клиники, дескать с передачкой, я уже так делал. Только оружия не брать, я видел, как за револьвер сразу расстреляли.

Баррикады в Хамовниках вышли на загляденье.

Поваленные вагоны конки, столбы, заборы, будки, перевязанные притащенной с фабрики проволокой, с наскоку не возьмешь, перекрыли Савинскую набережную, Воздвиженские переулки и стык Клинической и Большой Царицынской улиц.

Вот к последней они с Виталькой и тронулись, сжимая кульки с едой, выцыганенной у Ираиды, пришлось, конечно, рассказать сказку про больного товарища, но чего ради революции не сделаешь…

Едва они дошли до Зубовской площади, как впереди бахнула пушка, за ней дали несколько винтовочных залпов, опытный уже Виталик утащил Митьку под прикрытие подворотни.

— Это ненадолго, солдаты из пушки уже третий раз хотят баррикаду разбить, да только не выходит.

— Почему?

— Сейчас увидишь.

И точно, откуда-то сверху на Царицынскую посыпались бомбы, солдаты открыли пальбу по верхним этажам, крышам и чердакам, но дело было сделано — несколько близких разрывов и пушка замолчала, ее на руках откатили за угол и вскоре упряжка утащила ее в депо, чиниться. Следом, построившись там же, за углом, ушла большая часть солдат, оставив на месте лишь заслон с пулеметом.

— Пошли.

И они тронулись в сторону Новодевичьего, изо всех сил стараясь выглядеть спокойными, особенно в глазах выехавшего с Девичьего поля драгунского патруля. Старший над всадниками заметил мальчиков и преградил им путь, остальные встали полукругом и приперли к стене.

— Куда?

— В госпитальную терапевтическую клинику, с передачей, — показал Виталька сверток.

Драгуны чуть ли не шарахнулись, а Митяй сообразил, что это они боятся, что в кульках могут быть бомбы. Точно так же понял и Келейников, он медленно положил ношу на землю и аккуратно развернул ее. Митяй последовал его примеру, пока двое драгун держали их на прицеле.

— Не извольте беспокоится, господин офицер, ситный да колбаса.

Тот еще раз недоверчиво осмотрел пацанов и неожиданно приказал:

— Кресты покажите.

Виталик расстегнул ворот сразу, а Митька замешкался и вытащил серебряный крестик чуть позже, когда обе винтовки уже смотрели на него.

После долгих расспросов и поисков ребята оказались на втором этаже рабочей казармы для женатых в Савинском переулке. В двух маленьких смежных комнатах, где раньше обитала одна семья, сейчас отдыхали после боя оставшиеся в строю дружинники, и среди них необыкновенно молчаливый и мрачный Петька.