Пуля для дублера
Шрифт:
Он посмотрел в окно машины и подумал о людях в зданиях, мимо которых проходил. Он подумал о миллионах людей в городе. Во всей вселенной только одна жизнь что-то значила для него. Остальные были ничем. Они были просто обломками, Унесенными ветром и кружащимися в водоворотах истории, выкручивая свои глупые и неуместные часы и дни в бессмысленной незначительности.
Но не Гасан Фархадов. Не его старый друг. Не та одна определенная душа. Он заслужил особое место в этом мире.
Он налил немного виски в стакан и осторожно отхлебнул через маску. Он должен был поддерживать шум, особенно
Он думал о лицах людей, которые должны были умереть, и он думал обо всех людях, которые умирали каждый день - сколько? десятки миллионов?
– которые больше не нуждались в их лице. жизнь каждый день выбрасывала целый город лиц, так много лиц, предназначенных для огня и разложения каждый день, растрачиваемых впустую каждый день, что если бы они были все в одном месте, вы могли бы пихать их бульдозером. Вы могли бы сложить их в кучи, вы могли бы построить из них горы. У каждого нищего на земном шаре было лицо, и оно было для него ничем, не более важным, чем его собственная задница, которую он никогда не видел. Но он видел его лицо каждый день, и никто, никто не понимал значения того, что он видел, глядя на него из зеркала, или из ведра с водой, или из лужи, или из окна на улице.
Мандрыкин подумал о вездесущности человеческого лица, о миллиардах людей по всей Земле. Огромное море лиц. Горы лиц врезались в море лиц, и каждый день они продолжали приближаться, гигантские груды лиц, лицо для каждого рождения, лицо для каждой смерти. его преследовала мысль умереть без лица.
Глава 27
Они оба услышали слабое шевеление дверной ручки, но ни один из них не успел среагировать, прежде чем дверь распахнулась и двое мужчин вошли внутрь, держа наготове автоматическое оружие, хотя и не целясь в них. Когда Марина начала застегивать платье, один из мужчин поднял руку, призывая их к спокойствию.
В дверь между двумя мужчинами протиснулся Мансур Сабитов.
– Прошу прощения за то, что пришел сюда. Извиняюсь.
Он держал бумажный пакет.
Один из охранников Сабитова вошел в ванную и снова вышел.
– У меня есть кофе, - сказал Сабитов, протягивая им пакет.
– И несколько пирожных.
– На нем была та же одежда, что и при встрече с Беликовым. Теперь они были немного более морщинистыми.
Этот же охранник подошел к шкафу и открыл его. Потом опустился на колени и заглянул под кровать.
– Что происходит?- Спросил Беликов.
– Нам с тобой надо поговорить, - без обиняков сказал Сабитов.
– Вы сделали очень хорошую работу по заметанию следов. Улица чистая. Он обратился к Марине: - Ваш мобильный, пожалуйста.
Она потянулась к сумочке, достала телефон и отдала его Сабитову, который отдал его второму охраннику. Мужчина вышел из комнаты.
– Ты получишь его обратно, - сказал Сабитов.
– Мы просто не хотим, чтобы нас подслушали. Он оглядел комнату.
– Значит, поговорим здесь.
Затем он
– Но боюсь, нам придется поговорить наедине. Мои люди отведут вас через улицу перекусить. Мы сможем увидеть вас из окна.
Воцарилась тишина.
– Прямо сейчас?
– Спросила Марина.
– Да, пожалуйста.
Бросив на Юрия спокойный взгляд, который ничего ему не сказал, она надела туфли, взяла сумочку и вышла из комнаты вместе с мужчинами. Юрий и Сабитов остались одни.
Сабитов слегка нервно обошел вокруг кровати и сел на стул, где раньше лежала сумка Марины. Он открыл пакет, поставил на тумбочку один из бумажных стаканчиков с кофе и поставил рядом жесткую пластиковую тарелку. Второй кофе он взял себе.
Беликов тоже обошел кровать и посмотрел на улицу, где Марина переходила проспект Тбилиси, направляясь к кафе. Огни внутри кафе придавали ему жизнерадостное сияние. Марина подошла к стеклянным витринам, чтобы сделать заказ, в то время как один мужчина сидел за столом, а другой ждал снаружи, где легкий туман двигался по улице.
Беликов подошел, сел на кровать, взял тарелку, кофе и откусил кусочек хлеба, сладкого и рассыпчатого. Его желудок внезапно скрутило. Господи, что же теперь будет?
Сабитов размеренно отхлебнул кофе и посмотрел на Беликова большими темными глазами с опущенными уголками. Они были налиты кровью, темно-коричневые радужки плавились в зрачках. Беликов попытался проглотить кусочек сладкой лепешки, но тот оказался слишком сухим и застрял в горле. Он отхлебнул кофе. Это было шоу Сабитова. Ему придется самому справиться с первой сценой.
– Мы совершенно одни, - сказал Сабитов.
– Никто не слушает. Только мы вдвоем. Мои люди не слушают. Твои люди не слушают.
– Он указал на Юрия чашкой кофе.
– Мы с тобой одни.
Беликов уставился на него, все еще пытаясь заставить хлеб опуститься в пищеводе. Сабитов хитро уставился на него.
О чем думал в этот момент такой человек, как Сабитов? Думал ли он стратегически, пытаясь предвидеть, как Евгений отреагирует на то, что он собирался сказать, и затем пытаясь решить, какой должна быть его собственная реакция на это? Этот момент колебания, это был момент сомнения? О чем он думал, потягивая кофе и наблюдая, как Беликов пытается скрыть тот факт, что он чуть не подавился куском засахаренного хлеба, пытается скрыть тот факт, что он окаменел от ужаса, что его сочиненная ложь была обнаружена этими жестокими людьми, которые видели и использовали все мыслимые уловки, чтобы убивать и выживать.
– Женя-контрабандист, - задумчиво произнес Сабитов.
Он сидел в кресле с прямой спинкой, как на троне, уверенно и проницательно. Его ноги раздвинулись в позе твердой решимости. Спина у него была прямая, жесткие черные волосы выбивались из-под расстегнутой рубашки, а на запястье, как и у Гасана, черные военные часы отсчитывали убывающее время.
– Мы столько всего обсуждали в Балакене, не так ли, Женя?
Беликов кивнул. Он хотел казаться ... Евгением. Мудрее, чем офицер СВР. С большим мужеством, чем у разведчика. С взглядом на мир, который делал его невозмутимым, и с цинизмом, который Беликов никогда не сможет понять.