Пуля для любимого
Шрифт:
— Игорек, так у нас ведь и без того за три месяца уже не плачено, я даже не все заплатила. Дождемся — вообще свет отключат. И за квартиру тоже платить пора.
Вопрос о квартплате Игорь предпочел пропустить мимо ушей.
— И что, у тебя все деньги оставшиеся за свет ушли?
— Нет, конечно. Никитке же нужно было кардиомексарин покупать, всего на день оставалось, а он даже со скидкой семьдесят два рубля стоит, ты же знаешь. Вот и все деньги, у меня десятка осталась.
— Ну и у меня десятка осталась, — неприветливо сообщил Игорь, отстраняя Настю, чтобы пройти.
Она
Настя быстро выложила яичницу на тарелку перед мужем, аккуратно порезала хлеб и, успев ухватить чайник до того, как он начал плеваться кипятком, заварила чай. Присев на табуретку, она сначала внимательно смотрела в окно, за которым не было ничего интересного — прямо напротив их дома развернулась стройка. Вид развороченной стройплощадки с уныло нависшей над ней длинной шеей подъемного крана поверг бы в тоску кого угодно, и Настя отвела взгляд от урбанистического пейзажа. Впрочем, дома смотреть тоже было особенно не на что — обычная маленькая кухонька типовой панельной девятиэтажки, со старыми выцветшими обоями, возле плиты забрызганными капельками жира, и дешевенькой мебелью.
Игорь с недовольным видом ковырял один из желтых глаз, глядящих на него с тарелки. Подняв голову, он мрачно взглянул на Настю, в коротеньком халатике выглядевшую совсем девчонкой. Невольно ему вспомнилось, что этот веселый оранжевый халатик они купили ей через неделю после свадьбы, и он как-то особенно возбуждал Игоря. Теперь же вид жены не пробуждал никакого отклика ни в его душе, ни где-нибудь еще. Лишь изредка, явившись домой в легком подпитии, Игорь обращал на нее внимание больше, чем обычно. Вот только он стал каким-то грубоватым и резким, и Насте даже начало казаться, что в постели он стал вести себя с какой-то тщательно скрываемой жестокостью, которая вот-вот могла прорваться наружу. Нет, он не был с ней жесток на самом деле, однако она ощущала, как, целуя и лаская ее, Игорь старается не дать выплеснуться наружу чему-то недоброму. Да и вообще он стал каким-то нервным, дерганым, всем недовольным, нередко огрызался на Настю и разговаривал с ней теперь почти всегда каким-то раздраженным тоном. Вот и сейчас, отложив вилку, он проворчал:
— Что, не могла с колбасой сделать?
— Так ты же сам вчера вечером бутерброды ел. Кончилась колбаса.
— Ну хоть масла дай, не могу же я одну яичницу жрать. Только не говори, что масла тоже нет.
— Есть, только совсем чуть-чуть — это Никитке в кашу. Игорь, так что с деньгами-то делать? На что я продукты куплю?
Неожиданно даже для самого себя Игорь с грохотом швырнул вилку в раковину и, оттолкнув табуретку, вскочил из-за стола.
— Да не знаю, не знаю я, на что покупать! Я что, деньги эти печатаю, что ли?! Где я тебе их достану, черт тебя побери? Воровать, что ли, прикажешь мне идти? Ты, что ли, передачи мне таскать будешь? Дождешься от тебя, как же! Тебе только одни деньги и нужны! — заорал он, побагровев от внезапного приступа ярости.
Настя со страхом взглянула в его искаженное лицо, но тут в комнате заплакал Никита, напуганный этими криками, и она поспешила к сыну.
Он смотрел на нее из кроватки широко распахнутыми испуганными глазами, такими же, как у нее — зелеными, с яркими золотистыми крапинками. Никита вообще был похож лицом на Настю, а темные волосы, длинные густые ресницы и довольно высокий для его возраста рост были от Игоря. Унаследовал он от родителей, как уже было видно в его пять лет, обаяние и упрямство Игоря и Настину задумчивость. Вот только здоровье он от родителей не взял... Об Игоре и говорить нечего, да и Настя, несмотря на свою внешнюю хрупкость, даже простудой болела очень редко. А Никита... Это была постоянная боль Насти и Игоря... В полгодика ему уже был поставлен диагноз —
Пока это не слишком сильно сказывалось, но нужно было следить за тем, чтобы Никитка не бегал слишком много и вообще не перенапрягался. Но иногда его личико покрывала синеватая бледность, и он начинал быстро хватать ртом воздух... Настя обегала с ним всех врачей, сумела попасть на прием к лучшему в городе специалисту по детской кардиологии. То, что она от него услышала, было не самым страшным, но и не очень обнадеживающим.
Никите через два года необходимо было делать операцию на сердце — довольно сложную и, самое страшное, дорогую, потому что лучше всего делать ее в Германии. Какую-то сумму, конечно, смогут дать для единственного внука родители Игоря, но у них у самих денег немного. Настя уже прикидывала, что они с Игорем смогут сделать. Наверное, придется продавать квартиру и жить у родителей Игоря или у ее матери. Правда, Игорь уверял, что за два года сумеет заработать достаточную сумму. Настя сначала верила в это — просто потому, что ей хотелось верить. Но теперь, когда у мужа дела шли все хуже и денег требовалось все больше, а становилось все меньше, надежда на то, что можно будет обойтись без продажи квартиры, растаяла. Да в конце концов, не в квартире этой счастье. На улице ведь они не останутся! Поживут потеснее, так ведь многие живут, с родителями. Главное — чтобы Никита был здоров, а остальное не так уж и важно. Только вот сейчас совсем жить не на что, а ему и нормально питаться нужно, и лекарства такие дорогие...
А с деньгами действительно становилось все хуже и хуже. Относительное благополучие первых двух лет после свадьбы как-то незаметно исчезло. Прошли те времена, когда Игорь приносил домой достаточно денег. Теперь приходилось считать каждую копейку, а почему так получилось — Игорь говорить не хотел. Или отмалчивался, или говорил, что все это временные трудности, дела в магазине идут не так хорошо, как они рассчитывали, но вот они закупят новую, большую и дешевую, партию товара, и все наладится...
Но ничего так и не налаживалось, а в последнее время Настя боялась даже спрашивать у мужа, как идут его дела — Игорь так смотрел на нее, как будто она совершенно посторонняя, или зло огрызался. Но сегодняшняя его истерика уже переходила все границы — такого еще не было никогда.
Настя поцеловала сына в нежную щечку, порозовевшую после сна и мокрую от слез, ласково провела рукой по его встрепанным мягким темным волосам.
— Ты что, Никуша? Что ты плачешь?
— Мама, почему папа так кричит?
Настя незаметно для сына вздохнула. Ну как она объяснит малышу, почему так кричит его папа, когда она и сама-то этого не понимает? Да если бы и понимала, все равно ведь Никитке этого не скажешь.
— Что ты, маленький! Тебе просто показалось. Это же радио работает.
Лоб Никиты перерезала крошечная вертикальная морщинка, которая всегда появлялась, когда он напряженно над чем-то задумывался. Через несколько секунд он недоверчиво переспросил:
— Радио?
— Да, Никуша, радио. Просто я нечаянно его слишком громко включила. Вставай, маленький, пора в садик собираться. Вставай, Никита, умывайся, а я пойду тебе кашу сварю.
— А ты сегодня в садике работаешь? — с надеждой спросил Никита.
— Нет, сегодня не в садике. Но я тебя пораньше заберу, хорошо?
Сын серьезно кивнул ей, вылез из кровати и потопал в ванную, подтягивая на ходу свои пижамные штанишки с нарисованными на них слониками совершенно отцовским движением. Никита был очень самостоятельным молодым человеком и терпеть не мог, когда ему лезли помогать без его просьбы. Родителям он позволял купать его, но вот никакого контроля за своим умыванием не выносил.