Пурпурный занавес
Шрифт:
Заехал в библиотеку, набрал там книг на вынос – свои-то и Маринины уже давно все перечел. Читательский зуд у него не пропал, скорее, наоборот еще пуще распалился. Только времени сейчас маловато остается на читку.
Пока заносил в квартиру, тут его застал телефонный звонок. Звонил Пинский:
– Николай, здравствуй. Как у тебя со временем сейчас?
– Что-то серьёзное?
– Полагаю, что да.
Крепко это было сказано, со значением. Николай поглядел на стенные часы.
– Раз так, то я к вашим услугам.
– Прекрасно.
В пути Николай размышлял: что за дело такое… Новая информация по писателям? Не очень похоже, не стал бы Пинский томить неизвестностью. А что тогда?.. Непонятно. А ну-ка, интуицию включим.
Он притёрся к обочине, заглушил двигатель. Привычно расслабился и включился в режим прозрения – «полуастрал», как сам это назвал с иронией.
«Полуастрал» сработал. Бесплотное видение качнулось перед мысленным взором Гордеева и сказало ему, что Пинский имел возможный контакт со своим орденским начальством.
И это всё. Николай открыл глаза.
Ну ладно, уже кое-что. Этот контакт – несомненно, по его, Николая, делу. Едем!
Секретарша Лена, увидев Гордеева, так и рассиялась в радости:
– Николай Григорьевич, шеф вас ждёт! Сказал, чтоб я немедля вас впустила!.. – хотя в приёмной никого не было.
Николай кивнул, улыбнулся и открыл дверь.
Пинский был, как обычно, безупречно-элегантен, но Николай враз просёк, что психоаналитик на взводе. Это никак не отражалось на его виде – ну просто никак: он не суетился, не делал мелко-нервных движений, не был бледен или, напротив, красен, глаза не бегали, речь не сбивалась… Но и Николая было на мякине не провести. Он увидел ясно: Пинского лихорадит. И впрямь развязка близка – прав Бородулин.
– День добрый, Александр Яковлевич.
– Рад видеть, Николай. Присаживайся.
– Спасибо.
Сел и хозяин. Секунды на две – почти незаметная – повисла пауза, а затем Александр Яковлевич молвил:
– У тебя ничего нового?
Вопрос совсем зряшный. Николай едва сдержался, чтобы не усмехнуться – прорвалось-таки напряжение.
Похоже, Пинский и сам это почуял. Виду, правда, не подал ни малейшего.
– Может быть, это и праздно звучит… но я не мог не поинтересоваться. Полагаю, ты понял.
– Да конечно. А у вас, я вижу, есть что-то.
– Верно видишь. Впрочем, это не столько новое, сколько…
– Хорошо забытое старое?
– Нет, – терпеливо сказал Пинский, а Николай выругал себя: не суйся языком!.. Но Пинский великодушно не заметил этого.
– Слушаю, – извинился интонацией Гордеев.
– Видишь ли, Николай… – начал Александр Яковлевич мудрёное предисловие, – согласись, я не скрывал, что посвящаю тебя в дела нашего Ордена постепенно, открывая информацию частями…
«Не скрывал, что скрываю», – съязвил мысленно Николай, а Пинский тем временем перешёл от присказки к сказке:
– …и вот настал час, когда я должен объявить
Здесь он по всем правилам риторики прервался на миг – и возвысил тон:
– Я не имел права говорить тебе, что этот убийца важен нам по особым причинам. Он не просто маньяк… вернее, отнюдь не маньяк. Он убивает не случайных жертв. Все они…
Вновь он умело сделал перебой речи. И – громовой аккорд:
– Все они – наши.
На что уж Николай был готов ко всему, а тут растерялся:
– То есть… В каком смысле?
– В прямом, – Пинский жёстко усмехнулся. – В кондовом. Все одиннадцать убитых – члены нашего Ордена, посвящённые. Невысоких, правда, рангов… за одним исключением…
Очевидно, какое-то неверие выразилось на лице Николая, потому что хозяин поспешил разъяснить:
– Разумеется, внешне они жили неприметной обывательской жизнью. Но реально каждый из них служил Ордену. Был в той или иной степени приобщён к сокровенному. Убийца вычислял их и уничтожал безошибочно.
Николай уже справился с растерянностью:
– А единственное исключение, из высших рангов – это Валерий?
– Да, Коля. И он. Убийца вообще шёл по нарастающей.
– Потому-то это вас так и цепляло?
Пинский лишь улыбнулся, горько-умудрённой улыбкой авгура.
– Ясно, – Гордеев же не улыбнулся вовсе. – А я, значит, для вас стал этакий меч-кладенец.
– Нет, – мягко возразил аналитик, – если ты хочешь сказать, что мы использовали тебя как орудие.
– А чего ж тогда шифровались?
– Коля, пойми: в эти сферы надо входить поэтапно. Примерно, как в подводную глубь… – и пустился в объяснения, умно, аргументированно, баритон его зазвучал как у дорогого адвоката.
Николай слушал, кивал, думал: «Мели, Емеля…» и, в конце концов, обманчиво согласился:
– Ну хорошо, понял… И что же теперь?
– Прежде всего: что мы имеем? Мы выявили одиннадцать погибших, а по твоим часам – двенадцать, и я склонен верить им. Значит, погиб кто-то неизвестный нам. Но на часах тринадцать делений. Почему?! Может быть, должен быть еще один, так сказать, избранник? В любом случае этого подонка с кинжалом нужно остановить! Поэтому мы не встанем ни перед чем до тех пор, пока его не обезвредим. На тебя у нас большие надежды.
Николай сидел молча, устремив взгляд в окно. Он представил себе, что убийца – один из писателей. Если он – Барков, сумеет ли Гордеев лишить его жизни, пусть не сам, пусть это сделают другие, но по его наводке. Или если это Глухаревский, Шарапов, Ягодкин?.. А может Леонтьев?! Так просто рассуждать о поимке преступника и смертном тому приговоре, а вот взять и отнять жизнь – каково? И как тут не ошибиться!
В том, что Пинский настроен решительно, Николай не сомневался: когда убийцу вычислят, тот отдаст приказ на его устранение. Но ведь как его вычислить – вот в чём вопрос!..