Пушкин целился в царя. Царь, поэт и Натали
Шрифт:
Онегин отвергнут. Но не в этом возмездие. Да и возмездия нет. Татьяна уничтожает и себя, и Онегина. Онегин не может быть наказан «за грех молодости», потому что этого греха он не совершил (он не князь из «Русалки»). Он поступил тогда единственно возможным для благородного человека образом, он был прав не менее Татьяны (чего нельзя сказать о ней во втором объяснении). Несчастье его (как и несчастье Пушкина) заключалось в том, что сама мысль о возможности счастья как любви всеобъемлющей, всесокрушающей оказалась несостоятельной. Татьяна Ларина не потянула на такое. И Пушкин ее не осуждает, он с горечью констатирует.
Вот и все. А что же Пушкин? Он в жизни попробовал отойти от опыта своего Евгения, попробовал взять себе в жены девушку-провинциалку. Головой в омут, авось повезет. Еще бы, ведь как хочется, чтобы жила на свете еще одна Нина Чавчавадзе.
Цензурированный
Не так давно в издательстве «Захаров» вышел сборник Павла Елисеевича Щеголева (которого редактор величает как Павла Алексеевича), в котором собраны, согласно аннотации, «самые интересные работы Щеголева о Пушкине, причем публикуются тексты не в поздних вариантах, зачастую конъюнктурно отредактированных автором в угоду «марксистским позициям, а по первым публикациям». В связи с этим редактор выбрасывает из книги интереснейшую (пусть дискуссионную) работу Щеголева «Анонимный пасквиль и враги Пушкина», где аргументированно обосновывается царственная трактовка анонимного пасквиля. Вот это да!
По этому поводу к редактору издательства «Захаров» есть три вопроса: о Щеголеве, о современной пушкинистике и о цензуре.
Сначала о Щеголеве. Павел Елисеевич никогда не был марксистом и сидел в Петропавловской крепости из-за царской цензуры, которой дом Романовых окружил себя. Разве можно было что-либо публиковать до 1917 г. о любовных похождениях Екатерины II, или об убийстве Павла I, или о морганатическом браке Александра II? Конечно, Щеголев вряд ли любил монархию, особенно в ее романовском исполнении. Но он был демократом, либералом, республиканцем. Это у нас сейчас, к сожалению: всяк, кто вышел из КПСС, должен стать монархистом и православным. Щеголев искал истину, поскольку царская цензура преследовала всякие попытки трактовать пасквиль в царственном ключе, хотя как его ни читать, там точным намеком присутствуют два императора (Александр Павлович и Николай Павлович) и «историограф-рогоносец» Александр Пушкин. О кавалергардах ни слова.
Но может быть, издательство «Захаров» располагает документами, как сотрудники ЧК выкручивали руки 54-летнему Щеголеву, давали установки? Где они? История «пролетарской диктатуры» показывает, что 1927 г. значительно разнится от года 1937 г. В 1927 г. нэп достиг пика в развертывании рынка, российский червонец серьезно котировался на валютных биржах мира, а цензура отнюдь не свирепствовала в литературоведении.
Таким образом, в интерпретации редактора сборника П. Е. Щеголев – откровенный конъюнктурщик, печатать и читать которого надо выборочно.
Теперь второй вопрос – о пушкинистике. Создается впечатление, что в современной пушкинистике все регламентировано и все ясно. Откуда спускаются директивы? При советской власти механизм был известен. Но в 1920-е гг. был всплеск оригинальных острых работ по творчеству и жизни А. С. Пушкина, который объяснялся прежде всего отменой царской цензуры.
Вспомним В. В. Вересаева, Л. П. Гроссмана, Б. Л. Модзалевского, Ю. Н. Тынянова и многих других. Их работы вызывали острые споры, проводились публичные диспуты. Со временем в пушкиноведении стала все жестче проявляться идеологическая дисциплина. Но что происходит сейчас, когда идеологический отдел ЦК КПСС канул в Лету? Какая «комиссия» дает установку на то, что официальная пушкинистика должна отвергать концепцию постоянно существующего (то затухающего, то возрастающего) конфликта между Пушкиным и Николаем I как враждебную марксистскую позицию? Конечно, можно предположить, что одетый в камер-юнкерский мундир и принципиально невыездной поэт был, по мнению некоторых, любимцем императора всея Руси. Но как превращать эту точку зрения в официальную и неподлежащую широкому обсуждению позицию российской пушкинистики? Даже П. Е. Щеголева можно и должно оскоплять согласно этой директиве.
И наконец, вопрос третий – о цензуре. В апреле 2006 г. на Пушкинской площади в Москве состоялся митинг против цензуры, собравший около полутора тысяч человек. Основной лозунг: хватит врать. Через это мы проходили в годы горбачевской перестройки, борьбы с ГКЧП. Но потом пошли заказные проплаченные статьи и телепередачи, приватизация СМИ новыми богатыми, борьба за передел информационного пространства с активным участием госструктур. В этих условиях свобода слова, свободный доступ к достоверной информации становится проблемой для большинства граждан. Печально, что в механизм «благоцензурирования» включилось и солидное издательство «Захаров». Да еще на пушкинской теме.
«Беда
Академик Николай Петраков разглядел в поэте Пушкине талантливого политолога и глубокого государственника
В канун 206-го дня рождения Александра Сергеевича Пушкина в издательстве «Экономика» выходит книга директора Института проблем рынка РАН, академика Николая Петракова. Она называется «Александр Пушкин: загадка ухода». Еще до выхода в свет книга вызвала споры в среде ученых-пушкинистов. Этому есть объяснение: академик Петраков сделал попытку взглянуть на многогранную деятельность великого поэта под необычным углом зрения: он провел любопытные исторические параллели с новейшей историей России.
– Николай Яковлевич, пушкинисты-филологи наверняка с ревностью отнесутся к вашей трактовке Пушкина как исторической фигуры. Все-таки, согласитесь, известные ученые-экономисты не часто посвящают свои исследования творчеству поэтов. Судя по всему, у вас для этого имелись веские причины?
– Дело в том, что Пушкин в трактовке наших пушкинистов мне был совершенно непонятен. Социально-политические воззрения «умнейшего человека России», начиная со школьных учебников и заканчивая академическими научными трудами, освещали и интерпретировали в основном филологи. На мой взгляд, тема Пушкина как крупного мыслителя и политолога, обладавшего к тому же и поэтическим даром, практически выпала из серьезного рассмотрения. Говорю это не в упрек уважаемым мною коллегам-языковедам. Так уж объективно получилось, что мощный гений художественного творчества Пушкина отодвинул в тень его интереснейшие соображения о государственном устройстве страны, соотношении проблем национального самосознания и конвергенции российской и западноевропейских культур. Эти грани пушкинского гения незаслуженно обойдены вниманием исследователей. На самом же деле именно в них заключается разгадка пушкинского феномена. Думаю, не будь Пушкина-государственника, и его литературные шедевры не пережили бы века.
– За этими размышлениями так и угадывается представитель точных наук, привыкший во всех событиях устанавливать причинно-следственную связь. Но позвольте: какой же Пушкин государственник и державник, когда он, выражаясь нынешним сленгом, призывал почти что «оранжевую революцию»: «Россия вспрянет ото сна, и на обломках самовластья напишут наши имена»?
– В том-то и беда, что зачастую исключительно на основании цитирования тех или иных фрагментов стихов или эпиграмм Пушкина относят то к либералам, то к монархистам, а иногда и к радикалам-революционерам. Если идти этим путем, политические и социальные взгляды Пушкина могут показаться сумбурными и эклектичными. Он и свободу воспевал, и тиранов проклинал, и подавление польского восстания горячо приветствовал, и горевал, что «геральдического льва демократическим копытом теперь лягает и осел». На самом деле отношения Пушкина с властью определялись не личными мотивами и конъюнктурными соображениями, а принципиальными воззрениями на политическое устройство в Российском государстве. Вспомнить, например, что, когда личные отношения Пушкина с Николаем I были натянуты до предела, поэт поддержал царя по вопросу о принятии манифеста о Почетном гражданстве. По убеждению Александра Сергеевича, этот манифест был полезным законодательным документом, поскольку исправлял ошибку Петра Великого, который ввел в свое время консервативную Табель о рангах.
– Иными словами, вы делаете вывод, что Пушкин принадлежал к конструктивной оппозиции власти, то есть бичевал самодурство, но был готов подставить плечо прогрессивным инициативам самодержавия?
– Я сформулировал для себя четыре основных требования Пушкина к современной ему власти. Прежде всего, следуя Пушкину, власть обязана уважать своих подданных, а подданные должны поддерживать власть, сохраняя гражданское достоинство и не впадая в холопство. Наиболее емко поэт выразил эту позицию в дневниковой записи от 10 мая 1834 года: «…я могу быть подданным, даже рабом, но холопом и шутом не буду и у царя небесного». А одна из преддуэльных записей поэта гласит: «Истина сильнее царя». То есть, властитель должен ценить подданных, говорящих ему правду, пусть даже не всегда лицеприятную, а подданные – обладать мужеством эту правду не приукрашивать. Но в России дело всегда обстояло ровно наоборот. И в этом Пушкин видел едва ли не главную ее трагедию: