Пушкин и пустота. Рождение культуры из духа реальности
Шрифт:
Современный человек отличается от человека XIX века вовлеченностью в широкий репертуар зависимостей. У обывателя XXI века зависимостей в 4–5 раз больше, чем 100 лет назад: просмотр электронной почты с побочным эффектом восприятия спамовой рекламы, использование мобильного телефона, обслуживание кухонной техники, обращение к услугам пластической хирургии, брендовая зависимость (элитные косметика, алкоголь и т. д.) Некоторые зависимости были и сто лет назад, но XXI век переформатировал их, сделал демократическими: практически каждый человек имеет возможность кастомизировать ту или иную, на первый взгляд, бесполезную потребность, которая если
В этом смысле упрекать ТВ в том, что оно порождает зависимость так же разумно, как обрушиваться на любой иной тип зависимости, рожденный XX веком. Цивилизация рождает у человека новые привычки. ТВ лишь озвучивает их.
Распространенный упрек ТВ в том, что оно демонстрирует низкий образовательный и культурный уровень, часто объясняется самыми произвольными дипломами ТВ-ведущих, которые имеют косвенное отношение к журналистике. Подобное обвинение можно дезавуировать хотя бы тем фактом, что профессиональные писатели XIX века тоже не учились на писателей, то есть с точки зрения образовательного ценза они так же не могут претендовать на статус дипломированных специалистов.
С другой стороны, привычные комплименты писателям, «не понаслышке» знающим проблемы народной жизни, с полным правом могут быть адресованы и ТВ-ведущим: кто-то из них отягощен лесотехническим образованием, иные – педагогическим, третьи – физико-математическим. Критики ТВ при таком веере отличий обнаруживают у всех ведущих общее желание взять реванш: «Если телеведущий на передаче говорит что-нибудь вроде „крайне интересно“, на самом деле он имеет в виду „Нельзя ли убрать из эфира этого тупорылого идиота прежде, чем мы все тут умрем со скуки?“ Главное правило любого ток-шоу: поскольку это состязание в глупости, во что бы то ни стало нужно уступить победу ведущему».
Очевидны издержки упреков. Очень часто ТВ-специализация ведущих не имеет ничего общего с полученными дипломами. Выпускники лесотехнических институтов ведут политические передачи, педагоги увлеченно обсуждают проблемы банковской системы, физики-математики вдохновенно рассуждают о моде.
Конечно, можно укорить ТВ в общем низком художественном уровне, противопоставить гениям классической литературы. Упрек часто не вызывает сомнений, при этом нужно учитывать, что и на ТВ работают талантливые люди и их количество в валовом соотношении, можно допустить, примерно такое же, как плеяда великих русских писателей на фоне сотен и тысяч графоманов-беллетристов XIX века.
Чем воспринимаем?
Механизмы восприятия книги и ТВ отчасти близки, так как отмечены предельной интимностью: человек по собственной воле остается наедине с книжкой или телевизором. Замечание, что в одно и то же время ТВ смотрят миллионы, а книгу одновременно читают только сотни-тысячи человек, наивно. Когда кто-то смотрит ТВ, он не думает о миллионах, так же как и читательница, увлекшаяся литературными обманами, не желает знать, что в это время где-то далеко или недалеко другая читательница тоже успела влюбиться в Печорина. Чтение книги такое же одинокое занятие, как и просмотр ТВ.
Иной аспект процедуры восприятия – хаотичности и раздробленность материала, предлагаемого ТВ, – может быть соотнесен с полифонией мнений и смыслов в романах наших любимых классиков.
К кардинальным отличиям книги от ТВ принято относить ритм восприятия. В качестве иллюстрации предлагается читатель – частный индивид, ориентированный на получение медленного наслаждения от чтения.
Все же следует быть объективным. Ритм восприятия задавался стилем писателя. Возможности читателя сводились к прекращению, возврату, растягиванию чтения. К слову заметим, сегодня с этой задачей успешно справляется CD-плеер.
Что же касается ТВ, то в процедуре его восприятия подобная тактика невозможна. ТВ навязывает зрителю свой ритм. Более того, меняет характер потребления: зрителю не дается времени на рефлексию. При всей кажущейся интимности общения зрителя с телевизором каждому человеку предлагается императивная мысль о том, что все происходящее, его темпоритм не зависит от воли человека.
Литературные герои и совокупный персонаж ТВ
Литература создает галерею образов, с которыми читатель так или иначе соотносит себя. Читательские типы многообразны, но если взять устоявшуюся в литературоведении типологию литературного героя любимой нами словесности XIX века, то она поразит скудостью. Читательницам предлагается тип «русской девушки-женщины» в пушкинской, тургеневско-толстовской версиях. Не следует обольщаться, что каждая из версий отмечена богатством неожиданных акцентов. На самом деле эти акценты диктуются собственно не столько оригинальностью женского психотипа, сколько авторской идеей, которая является базовой для раскрытия женского характера. Подобная ситуация затрудняет акт идентификации читательницы и героини: слишком велик труд уподобиться той или иной героине, для этого необходимо проникнуться писательскими взглядами на мироздание.
Типология мужских образов привлекательна, но подражание им требует не меньшего мастерства, граничащего с ригоризмом. Сколько читателей пытались быть похожими на «лишнего человека» Печорина, а на поверку выходил всего лишь портрет Грушницкого. Слишком высока планка романтического социального злодея.
На долю читателей-мужчин оставался весьма скупой диапазон типов, предлагаемых культурой даже не для подражания, а для рефлексии (тип маленького человека). Главная проблема русской словесности в аспекте создания доброкачественного мужского образа заключалась в отсутствии четко артикулированной социально-философской позиции, которую можно было бы сопроводить выразительной иллюстрацией. Не случайно Гоголю так и не удалось дописать историю Чичикова. И напротив, иная издержка отечественной словесности заключалась в жестком формулировании идеи, под которую подбиралась соответствующая иллюстрация. Биографии толстовских героев доказывают торжество морализаторского и пресекают любую попытку читателя своей жизнью доказать возможность интеграции в реальность образцового художественного образа.
В этом смысле совокупный персонаж ТВ равен системе образов книги, с той лишь разницей, что на ТВ каждый без исключения, даже самый ничтожный, персонаж обрел значимость, заявил свои права на существование.
Безусловно, нет возможности рассмотреть всю галерею предлагаемых ТВ персонажей, да в этом нет и необходимости: при всем богатстве палитры выделяются несколько ведущих тенденций.
Чрезвычайно важен эффект привыкания телеаудитории к ТВ, который осуществляется за счет повторяемости. Одни и те же персонажи бродят с канала на канал, размышляют о мироздании, поют, танцуют, готовят пищу, выступают экспертами сложных жизненных коллизий.