Пусть умрет
Шрифт:
— Да, сто заездов на колесницах с квадригой и парой в старом цирке.
— Не уложиться... Как успеть? Сто заездов...
— Успеют! – возразил Тертул, – заезды сокращены с семи до пяти кругов.
— Ну, тогда, может быть, и успеют...
— А в сражениях будет участвовать пять тысяч гладиаторов!
— Не может быть, я слышал – всего тысяча, – протянул недоверчиво кто-то.
— Я знаю лучше! – с жаром воскликнул Тертул.
— Откуда ты это знаешь, мальчик? Ты что, дружишь с императором? Только он знает такие подробности, – подняли его на смех собеседники. – Вкуси-ка лучше, приятель, это славное ватиканское вино!
— Не слушай их, ватиканское –
— Я слышал собственными ушами, как глашатай объявлял программу игр, – обиделся молодой сотник, – и еще...
— И еще на нынешних играх каждому гражданину выдадут по миллиону сестерциев!? Ха-ха-ха! – продолжали гоготать и подначивать его слушатели. – Нет, Тертул, не быть тебе примипилярием.
— Я всего лишь хотел сообщить, что будет также грандиозная навмахия, – обиженно вставил, наконец, молодой человек, улучив секундную паузу в непрекращающейся череде взрывов грубого хохота – уж очень хотелось ему удивить своих собеседников своей осведомленностью.
— Разве нынче навмахии? Разве сейчас гладиаторские бои? – подал голос пожилой отставник по имени Полибий с седой, как луна в полнолуние, головой, до сего момента не принимавший участия в беседе. – Вот ты говоришь – грандиозные игры. Что ты можешь знать о грандиозном, мальчик? Когда я был юношей… даже моложе тебя… – тут он бросил снисходительный взгляд на вспотевшего от напряжения словесной схватки Тертула, – я присутствовал на самых грандиозных играх всех времен!
Он бросил мечтательный взгляд поверх голов притихших собеседников и продолжил:
— Это было божественно! Так же божественно, как и сам император, подаривший народу это незабываемое зрелище… Божественный Клавдий! Он единственный мог преподнести народу такой подарок. Марсово поле было сплошь усеяно трупами. Гладиаторы сражались яростно, как львы! Они знали... наверняка знали, что великодушный император помилует всех выживших и даст им почетную отставку. Так оно и произошло. Все, кто храбро дрался в тот день, получили свободу. И было их число – десять тысяч...
— А навмахия, Полибий? Расскажи про навмахию! – стали все упрашивать старого воина.
— Что ж, если мне предложат глоток этого превосходного сабинского, клянусь Вакхом, расскажу вам про то несравненное морское сражение.
Не успел старик произнести эти слова, как к нему протянулись несколько чаш, наполненных вином. Вмиг все утратили интерес к молодому центуриону. Молокосос еще! Знает кое-что от своих друзей, приближенных к дворцу. Ну и что?! Молод, молод... А ты, Полибий, пей! Пей этот священный напиток. Пей и рассказывай, старый Полибий… Может, ты и выдумываешь наполовину. Ну, не выдумываешь – так привираешь… Но больно уж складно у тебя получается. Слушаешь тебя и представляешь всё так, как если бы сам там побывал.
И Полибий, отставной солдат VI Железного легиона, сражавшийся под предводительством славного легата Лициния Муциана, попросил добавить еще немного воды в вино и, сделав добрый глоток, продолжил свой рассказ...
Он поведал, как император Клавдий, перед тем как окончательно спустить воду из Фуцинского озера сквозь просверленный в горе водосток, устроил знаменитое морское сражение. Храбро сражались в тот день гладиаторы. По замыслу самого императора они разыграли историческое сражение – сицилийцы атаковали родосский флот. Окрестные холмы, амфитеатром спускающиеся к озерной глади, были сплошь усеяны зрителями...
– Вы не представляете, сколько народа там собралось – никак не меньше миллиона, – рассказывал Полибий притихшим слушателям. – Всё население Рима пришло
На этой ноте старый Полибий закончил свой рассказ. А благодарные слушатели, пораженные грандиозностью былых зрелищ, еще долго выспрашивали у старика новые подробности, щедро подливая в кубок вина, пока он вконец не захмелел.
Предложили выпить за него. Налили вина, и кто-то прокричал:
— Bene tibi!
— Vivas! Vivas! [1] – подхватили остальные.
Потом все принялись увлеченно обсуждать уже состоявшиеся представления и детали предстоящих баталий. Вчерашний день – первый день праздника – уже успел принести приятные сюрпризы. Состоялась грандиозная раздача: император не поскупился и пожаловал своим гражданам по кругленькой сумме; вереницы рабов принесли большие корзины с разнообразной снедью для сенаторов и всадников; не были забыты и плебеи, правда им досталось кушаний поменьше. Но никто не обижался – так уж было заведено, ибо считалось установленным свыше – каждому полагался свой кусок пирога, и можно было не сомневаться, что за этот кусок любой будет драться, невзирая ни на что.
1
Bene tibi! Vivas! Vivas!
– Всего тебе доброго! Будь здоров! (лат.)
Обсудили ристания, потом выступления в театре кифаредов и кифаристов, состязания поэтов. Больше всего восхищались императором, который выступил со своими стихами; он первый приступил к трапезе, подав сигнал к началу пиршества; подарки народу разбрасывал в театре щедрой рукой.
Тут все повернулись к единственной женщине, расположившейся немного поодаль. Она неторопливо расчесывала волосы маленькому мальчику, сидящему у нее на коленях. Это была старуха-сивилла, каких по тем временам бродило немало по городам империи. На черное одеяние ниспадали распущенные седые волосы; изредка она исподлобья бросала неодобрительный взор на веселящуюся компанию.
— А что хорошего скажешь ты, Сибилла? – обратился к прорицательнице хозяин заведения Телеф, неспешно вытирая руки о полу туники.
Слово «хорошее» прозвучало с изрядной насмешкой – недаром за старухой закрепилась жуткая слава предсказательницы несчастий. Но что поделаешь, знать наперед, что тебя ждет, будь это даже беда, много важнее, чем вовсе ничего не знать.
— Да охранит вас Теллура! Предстоит немало бедствий, что неизбежно падут на головы римлян за их высокомерие к другим народам... за неумеренность в развлечениях и наслаждениях, – подтвердила свою мрачную репутацию старая Сибилла, не прекращая расчесывать мальчику волосы.