Пусть умрет
Шрифт:
— Что ты там мелешь, старуха? – оборвал ее на полуслове Телеф, поежившись под ее пронзительным, прожигающим насквозь взглядом. – Какие такие несчастья могут грозить нашей могущественной Империи, клянусь копьеносным Квирином, покровителем римлян?
— Запомни и ты, раб без роду-племени, – спокойно, но со зловещими нотками в голосе продолжала Сибилла, – эта страна обречена... А люди?.. Они все погибнут, их души заберет к себе в подземное царство Плутон, а его жена Персефона сотрет им память навеки.
— Какой же он раб, Сибилла? – вступился за хозяина заведения неожиданно очнувшийся Полибий. – Волею неукротимого Градивуса славный Телеф честно заработал свободу своим мечом. Расскажи-ка
— Все знают, – начал Телеф недовольно, – что светлейший хозяин, да продлят боги дни его в этом мире, дал мне волю...
Старуха, подняв руку в повелевающем жесте, прервала его на полуслове:
— Ты был и останешься рабом, ничтожный – даром что тебя на волю отпустили, – вперила она взор в мужчин, как бы объединяя и уравнивая всех между собой. – Вы все рабы!
Дружный хохот был ответом на это отдающее безумием утверждение. Когда шум улегся, кто-то, все еще судорожно всхлипывая и размазывая слезы по лицу, не в силах сдержать приступы смеха, спросил:
— А ты сама, Сибилла... ты тоже рабыня?
— Замолчи, раб, – невозмутимо ответила старуха. – Вы хотели узнать правду? Так знайте же! Каждый из вас считает себя свободным. Нет... все вы рабы, начиная от самого презренного копателя могил и кончая жирным сенатором. Помните, помните, как предостерегал несчастный иудейский царь Агриппа своих подданных! «Все вы рабы, – говорил он, – будь вы отважные презирающие смерть и обладающие огромной телесной мощью германцы; или ужасающие мармариды, одно лишь имя которых вселяет страх в сердца людей; будь вы мавры или нумидийцы, живущие на бескрайних просторах, простирающихся до безводной пустыни сирты, где кончается любая жизнь; будь вы могущественные галлы, защищенные высокими Альпами с востока и полноводным Рейном с севера; будь вы утопающие в золоте иберийцы или даже греки, афиняне, сокрушившие могущество Азии у Саламина, или лакедемонцы, с их храбрым царем Агесилаем, пятьсот лет назад разгромившие парфян в Беотии, и триста мужей которых еще раньше у Фермопил под предводительством Леонида погибли, но не сдались... Предпочли погибнуть за свободу. Где эти герои древности? Все, все их потомки теперь рабы, как и все другие триста пять племен. Рабство – тяжкое испытание для народа.». А я вам скажу иначе: свобода – еще более тяжкое испытание для того, кто был рабом хоть день.
В голосе старухи прозвучала тоска по временам, когда люди сражались не за обретение свободы, а за то, чтобы не потерять ее.
— Не хочешь быть рабом, – продолжала она усталым голосом, – никогда не покоряйся, а если однажды покорился – ты раб. Даже если восстанешь – всего лишь непокорный раб... Раб взбунтовавшийся... для того, чтобы выторговать для себя кусок послаще. И стоит тебе его дать, даже не дать – просто пообещать, и ты опять будешь покорно лизать ноги своему хозяину. Не раб тот, кто никогда не покорялся... А вы... Вы добровольно принимаете эту участь, добровольно склоняете головы перед Римом, которому достаточно всего лишь нескольких легионов, чтобы держать пятьдесят стран в повиновении... А всё потому, что добровольно! Даже подати вы платите добровольно... Вы сами создаете себе хозяев и превращаете их в идолов – обожествляете, наделяете несуществующими чертами, добродетелями и властью над собой. Они могут наказать вас, изгнать, заточить в темницу, убить, когда заблагорассудится. По их приказу вы пойдете в бой и погибнете с их именами на устах, так и не поняв, что они никто, они не существуют, если бы ни вы сами. У каждого из вас есть свой и у всех – один. И так будет всегда! Пройдет тысяча лет, и такие же, как вы, будут создавать себе
Тут Сибилла встала во весь рост, оказавшимся неожиданно немалым. Мальчик стоял у нее в ногах, тараща на всех огромные карие глаза и теребя маленькой ладошкой свои густые черные кудри. Глаза старухи разгорелись неистовым светом, как две яркие звезды. Она распрямила спину, откинула со лба волосы, волшебным образом помолодев у всех на глазах, и начала, раскачиваясь, декламировать на манер греческих поэтов:
Да и такие есть, иль народятся,
Кто поклоняться станет наслажденьям,
Кто предпочтет земные блага
Любови к ближнему и самоотреченью.
Кому установленья и законы предков
Не будут более примером...
— И римляне тоже рабы, – прервала она свою декламацию, – они только не осознают этого... им только кажется, что они свободны, а они... они такие же рабы, как и все.
Глаза вещуньи потухли и стали бездонными, как черная ночь, спина сгорбилась, и перед всеми снова предстала древняя неопрятная старуха. Исчезла гипнотическая сила, которая только что держала всех в оцепенении. Эта метаморфоза была не менее удивительна, чем только что прозвучавшие откровения старухи.
Когда же присутствующие пришли в себя, тишину нарушил голос Телефа, который, как и полагается хозяину, первым поспешил перевести разговор на положительный лад, отвлекая внимание гостей своего заведения от зловещих прорицаний Сибиллы.
— Скажи-ка лучше, старуха, а правду говорят, что ты предсказала самому императору гибель от меча заговорщиков? – спросил он.
— Если так говорят, значит неспроста... Но запомни: император такой же раб, как и все другие. И императором он будет только до тех пор, пока удобен всем, – ответила ставшим вновь сварливым голосом старая колдунья.
— И ты не побоялась, что он прикажет отрубить тебе голову? – не сдаваясь, продолжал дразнить ее настырный Телеф и, повернувшись к собравшимся, театрально воздев руки к небу, воскликнул: – Послушайте, люди, говорят, она даже не поздоровалась с человеком, прославившимся отвратительным характером и омерзительной привычкой казнить подданных и за меньшие прегрешения.
— Видимо, старая вещунья – исключение из правил, – высказал свою догадку Полибий.
— Так скажи нам – ты действительно не боишься гнева императора? – не унимался Телеф.
— Собака, которая боится хозяина, скорее укусит. Бойся того, кого приблизил.
— Ха-ха, – весело рассмеялся тот. – А если он все же приказал бы убить тебя?
— Я так стара, что этим он мог лишь оказать мне услугу, – ответила Сибилла, бросив на мужчин бесстрашный взгляд.
Шел 849-й год со дня основания Вечного города…
Александр закончил рассказ. Алёна долго молчала, а потом спросила:
— Что было дальше?
— Что было дальше, расскажу в следующий раз. Мне пора собираться, – ответил он.
— Алик, ты все это придумал, да?
— Нет, Алё, честно: приснилось.
— А ты что, когда-то бывал в Риме? Ты мне не рассказывал.
— Алёна, послушай. В том-то и дело, что я никогда там не был. И еще... – он замялся, – эта сивилла?
— Старуха-прорицательница?
— Да, она. Кстати, «сивилла» и означает «прорицательница». Так вот, пока ты спала, я покопался в Интернете.
— Что, старуха уже в Интернете? – перебила Алёна.
— Погоди, Алён, я серьезно. Дело в том, что ее рассказ, приснившийся мне… о царе Агриппе... ну, тот, иудейский царь, припоминаешь?