Пусть умрет
Шрифт:
«Однако, – промелькнуло у него в голове, – какая нынче нищая профессура пошла. На академическую зарплату не очень-то разбежишься... Не иначе, как чей-то сынок... Одни только ботинки тыщ на пятнадцать потянут. Ладно, посмотрим, какой ты специалист».
Между тем, специалист, как показалось, не без удовольствия отметивший произведенное впечатление, вежливо представился:
— Георгий Иванишин. Можно просто – Георгий...
— Максимов, – ответил Максимов, – Александр. Можно просто – Александр.
Они сдержанно улыбнулись друг другу и тому небольшому
Поднявшись на этаж, они прошли по коридору, носившему отчетливые следы предыдущей эпохи. О ней напоминали не только казенной «выделки» стены, вымазанные до половины в ядовито-зеленый цвет, но и запахи, просачивающиеся сквозь щели закрытых дверей кабинетов. В этих запахах можно было уловить ностальгические мотивы в стиле незабываемой смеси дешевого растворимого кофе с прогорклым духом застарелых сигаретных бычков. И последние сомнения - если таковые и могли у кого-то возникнуть - рассеивал вид беззвучно появляющихся из скрипучих престарелых дверей и мгновенно исчезающих за другими такими же, сотрудников, похожих из-за этой беззвучности и мимолетности не то на серых мышей, снующих по выеденным ими же в головке сыра тоннелям, не то на «летучих голландцев», предвещающих несчастье, или на бесплотных, не имеющих материальной сущности фантомов. По всему было видно, что отечественная историческая наука переживала не лучшие времена.
Но напомним: имелись и приятные исключения из этого безрадостного умозаключения – неоспоримым свидетельством тому являлся внешний вид профессора, иронией судьбы занесенного в сей приют безнадежности, если не сказать – страданий.
— Ну, что ж, показывайте, что принесли. Мне вкратце рассказали, но давайте... сначала посмотрим, – бодрым баритоном начал Иванишин, когда они вошли в кабинет, оказавшийся также, под стать хозяину, чем-то сродни напоенному влагой, цветущему оазису в пересохшей пустыне отечественной многострадальной «науки о прошлом».
Стены сплошь были увешаны древним оружием. Здесь были японские катаны и тати, самурайские дайсё и короткие вакидзиси, даже ритуальный ёроудоси; персидские шемширы, турецкие ятаганы, романские мечи и спаты, тесаки и палаши, фальшионы и полутораручные бастарды; средневековые шпаги перекрещивались с рапирами; был даже, насколько мог судить Максимов, огромный двуручный меч эпохи Возрождения.
Особое место отводилось русскому холодному оружию – боевым средневековым топорам, секирам и более позднему – казацким шашкам, изогнутым кавалерийским саблям...
Кроме богатой коллекции рубящего, колющего и режущего вооружения на стенах висели и луки величиной от игрушечного, похожего на продающиеся в магазинах детской игрушки, до гигантского, саженного размаха, со стрелами, скорее напоминающими миниатюрные ракеты. Одна стена была полностью отдана средневековому огнестрельному оружию и арбалетам. Была даже крошечная мортира, прямой наводкой контролирующая входную дверь.
Насилу оторвав взгляд от этого арсенала, Максимов вспомнил,
Когда Иванишин вскрыл пакет, их взгляду предстал тускло поблескивающий в свете настольной лампы старинный короткий меч. Его широкое гладкое лезвие без привычного дола, выемки, идущей вдоль клинка, было сантиметров шестьдесят – семьдесят в длину, не больше. Крестовидная гарда была непривычно широкой. Огромный камень синего цвета венчал рукоять.
Все это Максимов рассмотрел еще дома и сейчас, как бывший фехтовальщик, неравнодушный к вещам такого рода, вновь залюбовался мечом. Иванишин тоже рассматривал его с нескрываемым восхищением.
— Откуда он у вас? – спросил он наконец, не сводя глаз с меча.
— Друзья попросили определить, какой приблизительно век. Вы что-то можете о нем сказать?
— Какой век!? Подождите! – воскликнул Иванишин.
Куда-то бесследно испарился его лоск, он ослабил узел галстука, глаза горели.
— Да вы хоть понимаете что это за вещь? Перед вами гладиус, по-русски, гладий... римский меч! Прародитель всех мечей на Земле...
— Вот как? Вы уверены? – только и нашелся, что сказать Максимов.
— Ну... не в буквальном смысле «прародитель»... Мечи были и до этого. Похожие были и у скифов, и у сарматов. Но именно римляне поставили производство мечей на поток. Предок современного конвейера. Но этот экземпляр больше похож на изделие, изготовленное по индивидуальному заказу. Штучный...
— А почему вы так думаете?
— Ну, во-первых, смотрите: тщательность изготовления. Обычно на изготовление фабричного меча уходило дня два-три, не более. За такой срок невозможно было с такой аккуратностью изготовить меч. А теперь посмотрите сюда – как точно выполнены все детали. Возьмите спуски. Сделать их плоскими чрезвычайно трудно, поэтому мастера делали их слегка выпуклыми.
— А для чего плоскими, позвольте поинтересоваться?
— Чтобы при ударе меч не «завязал» в разрубаемом предмете, в щите к примеру. А эти – идеально плоские! Причем плоско выкованные, а не сточенные! Знаете, сколько времени требовалось кузнецу-оружейнику, чтобы сделать такие? Не меньше двух недель.
— Сколько же времени занимал весь процесс, Георгий?
— Ну, если брать от самого начала... от выплавки руды, потом стали... ну, ковка... отпуск металла, чтобы снять все внутренние напряжения, закалка... Не забывайте, что штучные изделия закалялись по зонам. Оставалась мягкая сердцевина, а закалялось только лезвие. Так что – не меньше двух-трех месяцев... А иногда и больше.
— Столько времени на один меч! – воскликнул с неподдельным удивлением Максимов.
— Да-да, не удивляйтесь... Кстати, последние гладиусы датируются максимум пятым веком нашей эры.
— Я не ошибаюсь – вы имеете в виду, что данному экземпляру минимум полторы тысячи лет? Вы серьезно, Георгий? – в его голосе послышалась растерянность.
— Я этого не говорил, – улыбнулся профессор.
— Позвольте, – озадаченно произнес Максимов, – но вы только что сказали...