Пустой гроб
Шрифт:
— Тебя послал сам бог, — обрадовался он и рассказал Мариусу о просьбе Амели, переданной через санитара Клода.
— Что делать, дружище, как похитить любимую женщину? Как отвратить нависшую над ней опасность?
Мариус улыбнулся.
— Когда должен придти Клод? — спросил он, хотя знал это лучше, чем кто бы то ни было.
— Через два часа, — ответил судья.
— Незачем ему появляться здесь еще раз, — рассудил Мариус, — знаю я этого Клода, я оказал ему кой-какие услуги. Судя по вашим словам, он всей
Весь день Себастьян Перрон провел в смертельной тревоге, а к вечеру получил записку: «Сегодня вечером, в девять, у черного хода лечебницы».
Судья явился на свидание минута в минуту, его поджидал так называемый Мариус.
— Дело слажено, — доложил Мариус, — следуйте за мной… Через десять минут мы увезем Амели в безопасное место.
— Увезем в безопасное место… она спасена! — воскликнул судья.
Мариус ничего не ответил, но бросил на Себастьяна Перрона коварный, кровожадный взгляд.
Возлюбленному Амели Тавернье не терпелось узнать, что он должен делать.
— А вдруг нас заметят? Вдруг кто-нибудь следит за нами? — тревожился он.
Загадочно улыбаясь, Мариус уверенно вел своего спутника по темным аллеям парка.
— Единственный, на кого мы можем наткнуться, это санитар Клод, — сказал он.
Помолчав, он с иронией продолжил:
— А уж он-то, клянусь, будет нем, как рыба.
— Да услышит тебя бог, — ответил судья.
С улыбкой на лице Мариус продолжал молча идти вперед.
Амели Тавернье поместили в первом этаже павильона «Б», палата была крайней по коридору и окнами выходила в сад.
Расположение палаты существенно облегчало выполнение задуманного плана; похитить Амели судья намеревался при сообщничестве двух всецело преданных ему лиц — Мариуса и санитара Клода.
Если порой у Себастьяна Перрона и возникали сомнения относительно Мариуса — а был ли он в действительности его другом детства — ему и в голову не могло придти, что Мариус и санитар Клод — одно и то же лицо.
— Осторожно, — предупредил его тот, кто называл себя Мариусом.
Подхватив судью под руку, он повел его в темноте прямо по траве, чтобы под ногами не скрипел гравий.
В палате, где лежала Амели Тавернье, царили тишина и мрак. На белой кровати плашмя лежала больная — то ли женщина, то ли жалкое ее подобие; с той минуты, как Амели оказалась здесь, эта кровать стала для нее воплощением мучительных страданий.
Амели, не переставая, хрипло стонала; из уст ее вырвался душераздирающий стон — жалобный, монотонный, молящий.
Раза два или три, по настоянию коллег, Поль Дро навестил жену. Когда он появлялся в палате, нескончаемый стон на миг прерывался, и Амели с ненавистью и презрением кричала ему в лицо:
— Подлец!.. Ты украл ребенка! Ненавижу тебя… Ненавижу!..
— Глупец!
Она ожесточалась все сильнее:
— Подонок, трус… мерзкий тип… ты женился на мне ради денег… Зря стараешься — ничего ты не получишь, деньги мои в надежном месте… Ты ничего не унаследуешь — у меня есть сын. Посмей только тронуть его, тебе не поздоровится!..
Потом вновь раздавались жалобные стоны.
— Замолчи, — твердил профессор, бледнея и сдерживаясь из последних сил.
Но Амели не слушала его, его слова лишь подливали масла в огонь.
А потом произошла сцена, страшная своей жестокостью. Днем профессор еще раз зашел проведать больную. Он только что совершил прогулку с Дельфиной Фаржо, сердце его переполняло восхитительно ощущение счастья, которое он всегда испытывал рядом с любимой.
И вот снова очутился он с ненавидящей и презирающей его женой, она презирала и оскорбляла его. Ей стало немного лучше, голос звучал энергично, четко.
— Ненавижу тебя, — кричала она, — мерзавец… бандит… вор… Это ты похитил моего ребенка… ты держишь его в заточении!
Поль Дро рассвирипел, набросился на нее и стал душить.
Любой ценой хотел он заставить ее умолкнуть; не в силах более сносить оскорблений, Поль Дро преодолел сопротивление жены и влил в нее снотворное, чтобы она уснула.
Что произошло потом?
Почему Поль Дро, озираясь, вынул из кармана набор хирургических инструментов? Почему закрыл дверь на задвижку, раскрыл рот крепко уснувшей жены и глубоко засунул в него один из своих инструментов?
Фонтаном брызнула кровь; коварно усмехаясь, Поль Дро остановил кровотечение, приговаривая:
— Теперь я не услышу больше ни стонов ее, ни оскорблений.
С ужасающим хладнокровием Поль Дро только что рассек жене голосовые связки и сделал ее немой.
— Постарайтесь не наделать шума, — сказал Себастьяну Перрону тот, кто называл себя Мариусом.
Вместе они осторожно вошли в палату, где лежала Амели Тавернье.
Они зажгли электрический фонарик, и больная, которая уже очнулась, попыталась приподняться.
Выглядела она ужасно. Лицо было мертвенно-бледным, глаза блуждали. Губы ее что-то беззвучно шептали; казалось, она делает над собой невероятное усилие, пытаясь сказать хоть слово.
Себастьян Перрон не мог и предположить, какой изощренной пытке подверг Амели ее супруг. Он подумал — она слишком слаба, и бросился к ней, сжал в объятиях.
Мариус тем временем попытался завернуть несчастную в покрывало.
— Надо поторапливаться, — сказал он Себастьяну Перрону, — нас не должны застать здесь.